– Дружище, ты слишком сильно паришься! Посмотрел бы ты на себя – ну у тебя и рожа…
– Ну да, ну да, – пробормотал Джоджо. – Знаю-знаю. Рожа с собачьей схожа.
– Ты же понимаешь, – протянул Финн. – Смекаешь, что я не имел в виду…
– Черт, Финн. Цена всему этому – грош.
– Я к тому, что я вовсе не хотел сказать…
– Забей, – почти рыкнул Джоджо. – Я пришел развеяться, но оказалось, что здесь не менее душно, чем снаружи. Наверное, мне лучше забуриться в другое местечко.
Финн обтер лицо рукавом рубашки и с недовольным видом повернулся к Стью. Тот, казалось, дремал на ходу.
– Ты что, ослеп, Стью? Почему вентилятор не включен?
Стью вскинул голову и пробормотал что-то невнятно-вопросительное.
Джоджо встал со стула и поправил свой костюм. Толку от этого было немного.
– Дружище, ты просто бежишь от проблем, – пожаловался Финн.
– Сделай мне одолжение, – сказал Джоджо, игнорируя сказанное, – если увидишь или услышишь что-то от людей из выездного шоу, дай мне знать.
– Конечно, Джо, без проблем.
– Будь ниже травы, тише воды…
– Не вопрос, Джо!
– …но держи ухо востро.
– Я пошлю дымовой сигнал, – бросил, ухмыляясь, Финн. – Я-то храбрый парень.
– Лучше будь осмотрительным парнем, сечешь?
– Естественно.
Джоджо вяло отсалютовал и направился к двери. Трезвон дверного колокольчика сверху и поток ударившего в лицо горячего уличного воздуха заглушили крики Финна на бедного Стью – по поводу вентилятора. Единственная тень в поле зрения принадлежала табличке на крыше, да и та крошечная. Все остальное было раскалено от знойного палящего, неумолимого солнца. Джоджо сморгнул пот с глаз, проведя рукой по лицу, и вдруг осознал, что не побрился утром. Скорее всего, это не бросается в глаза, но он почти чувствовал, как чернота окаймляет его лицо, омрачая бледную шотландско-ирландскую кожу. Он встряхнулся, стиснув зубы, словно собака от воды.
– Боже правый, – промычал он достаточно громко, чтобы услышала бредущая мимо старушенция со сморщенным лицом. Она бросила демонстративный взгляд на Джоджо, и тот, натянув на лицо улыбку, приподнял помятую шляпу.
– Доброе утро, мэм.
Ссохшаяся женщина что-то проворчала в ответ и проковыляла мимо. Джоджо снова пробежал руками по лицу: щекам и подбородку, лбу, вискам и носу. Гав-гав, с горечью отозвалось в голове.
Медленно двинувшись в путь, вверх по Франклин-стрит и до Мейн-стрит, где на горизонте снова вырисовывался ослепительно сияющий в полуденном зное шатер «Дворца», будто мираж в пустыне Мохаве.
Черные печатные буквы ничуть не изменились, и, когда Джоджо приблизился – непроизвольно, словно притянутый незримой силой, – его глазам предстала растущая толпа народа, теснящаяся под треугольным навесом театра, создавая беспорядочную и бесформенную очередь, которая тянулась по всему периметру белокаменного здания.
Джоджо остановился по диагонали от кассы, на другой стороне улицы. Он не считал по головам, но предположил, что перед домом толпится человек тридцать пять – сорок как минимум. И это за два часа до начала шоу, о чем говорил потертый рекламный щит у обочины.
И весь этот шум ради второсортного «гигиенического фильма»?
Джоджо поплыл вверх по тротуару, пока не оказался напротив толпы. В ней стояли, как выяснилось, одни женщины, от первой и до последней, – сморщенные от солнца, потные от жары; многие были ему знакомы: мало кто на его месте, прослужив столько лет в маленьком городке, не знал бы каждого в лицо. Поначалу Джоджо решил, что единообразие продиктовано войной, но вспомнил, что Литчфилд не славился недостатком молодых парней. Пожалуй, единственный, кто мог быть призван на военную службу, – Эдди Мэннинг, но это все равно значило, что оставалась куча Томов, Диков и Харрисов на представление в среду. Джоджо внимательно взглянул на рекламный щит и осознал, что он гласит: «
