И создал из ребра я новый мир - страница 19



». В его поле зрения была куча и тех и других: Тэмми Хофф и Мэгги Паркер, а также ее сестра Лула (или Лола?), от которой еще в тридцать девятом было море проблем – за нее братья Барнс стрелялись, один из них вроде даже ноги лишился. Джоджо полагал, что сестрица Мэгги нюхнула за жизнь порядочно пороху, и тем не менее вот она, в компании взволнованных и вроде слегка встревоженных женщин, ждет своей очереди убедиться воочию, из-за чего весь сыр-бор.

Любопытно.

Джоджо приметил начало следующего представления – мужского – и продолжил свой путь вниз по Мейн-стрит, пока не добрался до перекрестка с Линч-стрит, где свернул налево и побрел дальше. Лавка Арнольда Така находилась неподалеку, а Джорджия Мэй Бигби вот-вот должна была прийти на ланч.


Джорджия лежала на боку, поджав ноги и обмахиваясь потрепанным журналом с Кларком Гейблом на обложке. Ее грудь сверкала в лучах солнечного света, льющегося сквозь жалюзи, а каждая капелька пота, словно крошечный бриллиант, подчеркивала роскошное декольте, выпирающее под нежно-голубой ночнушкой.

Джоджо, в свою очередь, сидел в плетеном кресле возле комода, выкуривая одну из сигарет Джорджии – «Дабз», с кокетливым розовым кончиком. Он снял пальто и шляпу, в остальном оставаясь одетым и отстраненно наблюдая за ней, будто бесправный посетитель пип-шоу.

– Значит, ты пришел не за мной, – молвила Джорджия. Это был не вопрос.

– Конечно, за тобой.

– Но не ради того, чтобы… ты понимаешь, о чем я говорю. – Она провела журналом вдоль своего тела, выпрямляя ноги и, видимо, воображая себя самой роскошной моделью в центре выставочного зала.

Джоджо ухмыльнулся.

– Нет, боюсь, не за этим.

– Жарковато, однако, – сказала она, возвращаясь к обмахиванию журналом. – Не зря я все-таки сняла платье. Не знаю, как ты еще жив в костюме в такое время года.

– Это униформа.

– У всех она своя, не так ли?

– Вроде того. Но я тебе скажу, пупок и очко тоже у каждого – свои.

Краска залила лицо Джорджии. Она нахмурилась.

– Ты, наверное, и когда малышом был, носил этот чертов костюм. Держу пари, родился в нем. Не было у маленького Джоджо штанишек на лямках… нет-нет, только не у него.

Вместо ответа он затянулся сигаретой с розовым фильтром. Почти догорела, надо бы запалить новую.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

– Сивуха какая-то, – бросила она с презрением. – Один парень оставил ее тут с месяц назад нетронутой. Принес в коричневом бумажном пакете, рассчитывал надраться, но так разнервничался, что, наверное, совсем о ней забыл.

– Больше ничего нет?

Джорджия пожала плечами.

С кухни она принесла пару пыльных бокалов для виски и поставила по обе стороны от бутылки. Да, судя по самопальной этикетке, то еще дешевое пойло. Джоджо, скривив губы, наполнил-таки бокалы.

– Нет, сладенький, мне не надо, – открестилась Джорджия.

– Тогда я оба опрокину.

Сделав первый глоток, заметил губную помаду на краю стакана. Он ничего не имел против. Так, разве что отчасти. Сделал еще один глоток и поморщился. Пойло – иначе и не назовешь.

– Я же говорила, – поддела его Джорджия.

– Будь твой нервный парень джентльменом, принес бы что получше.

– Конечно. Мог бы и цветы захватить. И сказать, что я напоминаю ему матушку…

– Хотел бы я встретиться с матушкой, что напоминает кому-либо о тебе.

– Веди себя хорошо, – предупредила она, погрозив пальцем, – не то мама накажет.

В ответ Джоджо лишь хихикнул. Пороть она его, конечно, еще не порола. Но с Джорджией Мэй на пару, этой девицей с самой дурной репутацией в Литчфилде, он всякое вытворял. Слыхал пару раз, как люди понижали голос, заговаривая о ней, и называли то законченной шлюхой, то даже легендарной Вавилонской блудницей. Однако у него никогда не было веских причин верить услышанному. Когда наконец пришло время шефу Райсу унять назойливых библеистов и начать официальное следствие по делу, именно помощник шерифа Джордж Уокер подъехал к полуразрушенному дому Бигби в четырех с половиной милях к югу от города на Джексон-Хоул-роуд. Дама не была рада увидеть полицейского на пороге и разразилась серией проклятий, да таких, от которых даже у моряка завяли бы уши; и все же они не стали утруждаться долгими прелюдиями и заскочили в постель, за полчаса пропитав простыни таким количеством пота, какого хватило бы на восемь часов непрерывной страсти.