В холодильнике, который еще вчера с трудом закрывался, было пусто. На полках осталась лишь негодная на закуску кисломолочная мелочь: йогурт, творожные сырки, кефир… Даже большая суповая кастрюля с борщом на нижней полке оказалась пуста – ко дну пристали последние свекольные стружки и кружок вареной морковки. Правда, в миске под крышкой кем-то была деликатно оставлена половинка котлеты. И на дне кувшинчика сохранилось немного клюквенного киселя.
«Как Мамай прошел, – подумал Бурцев. – Друзья называется».
Он залез пальцами под крышку, достал остаток котлеты и положил на табуретку перед пингвином. А сам прямо из кувшинчика допил кисель.
Пингвин повернул голову и оглядел котлету выпуклым глазом. Потом запрокинул голову назад и зло клюнул табуретку, отчего котлета развалилась на две части и свалилась на пол.
– Что, котлеты не ешь? – спросил Бурцев.
В ответ пингвин огляделся, опять сделал приставной шажок в сторону и стукнул твердым клювом в дверцу кухонного шкафа. Отчего по дверце звездой разбежалась трещина.
– Эй! Эй! – прикрикнул Бурцев. – Кухня-то итальянская!
Пингвин мстительно крякнул, сделал еще шажок и клюнул еще сильнее – на этот раз в круглый иллюминатор стиральной машины. Немецкое стекло выдержало, но внутри машины пропела какая-то пружина.
– Ах ты чучело! – Стараясь ничего не повредить, Бурцев подхватил пингвина на руки и огляделся по сторонам.
Перехватив забившуюся птицу под мышку, Бурцев шагнул к туалету, потом к платяному шкафу, потом заглянул в ванную, вытащил из-под раковины пустую бельевую корзину, сунул пингвина внутрь и закрыл крышку.
Пингвин затих, но уже в следующее мгновение он в негодовании заверещал и забился. Поставленная на середину кухни корзина принялась трястись и раскачиваться из стороны в сторону.
«Ничего, ничего. Посиди. Приди немного в себя! – подумал Бурцев. – А птичка-то с характером… С ней не соскучишься».
Он опять набрал мобильный номер Айвазовского.
– Центр по подготовке мировой революции слушает, – строгим голосом ответил слегка хмельной Айвазовский.
Есть же, черт, такие жизнерадостные люди!
– Слышь, Айвазовский, – отходя подальше от корзины, спросил Бурцев, – а полярник не сказал, чем пингвинов кормят?
– Не сказал.
– А ты как думаешь?
Айвазовский на том конце прилежно задумался.
– Я думаю, солеными огурцами, – сказал он. – И каждый вечер нужно приглашать свежих девочек.
– Почему огурцами? – удивился Бурцев.
– А почему девочек, тебе понято?
– Я серьезно.
Айвазовский опять задумался.
– Рыбой! – заявил он.
– Ну, это само собой. А какой? Свежей?
– Чем свежее, тем лучше!
Айвазовский, видимо, что-то сказал своему окружению, прикрыв рукой трубку, потому что на том конце послышался дружный смех. Бурцев почувствовал, что Айвазовский тоже с трудом сдерживает веселье.
Бурцев понял, что от друга помощи не дождешься.
«Радуйтесь, радуетесь, – терпеливо подумал он. И представил себя на их месте. – Будет и на нашей улице праздник».
– Ну а вы как? Как здоровье? Поправляется? – язвительно спросил Бурцев.
– А то! Уже заметно лучше прежнего!
На том конце опять засмеялись.
– Ладно. Я перезвоню, – сказал Бурцев.
«Нужно идти в магазин, – понял он. – Там на месте разберемся».
Он поднял затихшую корзину и вынес ее на балкон. А сам накинул куртку, сунул в карман пакет и вышел из квартиры.
«Вот интересно, – думал Бурцев, стоя у лифта, – и почему мы в России столько пьем? И дело даже не в том, что много, а в том, что всегда больше, чем стоило бы. Да-да! Вот выпил ты, например, три рюмки или четыре. Или даже пять. Не важно сколько – у каждого своя норма. Главное, что чувствуешь – уже хорошо! В голове весело, язык развязался… И ведь по опыту знаешь, сколько дальше ни пей, лучше не будет. Будет только хуже – сотни раз уже пробовал… А все равно! Тебя будто что-то под локоть толкает. И ты опять наливаешь и опять пьешь… Еще одну, а потом еще одну и еще… До тех пор, пока твое хорошо не перейдет в свою противоположность и тебе не станет худо».
