Пошёл в сарай, завел свой старый трактор
Повез жену на поле Елисея.
Возил свою в двенадцатом Василий.
И мы могём. Чай мордою не рыжи.
Как хорошо, что есть у нас в России
Свои отдельно взятые Парижи.
Эману Элька
Мурен Лужа где-то рядом с полем Елисея;
если я не путую, – в Парижу.
Я намедни ездила до брату.
Жинка Кольки проживает у Морматру,
что за мельницей, у этой самой Лужи.
Представляешь, в этом самом, т.е.
у Парижу, сдвинутые все до одного на баб.
Там художники рисуют вроде мелом,
натуральным мелом, говорю.
Видела картину с вернисажу —
так по ихнему что-ль выставку зовуть.
Так, прикинь, сидит на травке баба,
ну лишь в том, в чем матка родила,
а вокруг усатые мужчины,
тобишь прямо мужики, —
и все в костюмах, т.е.
в этих самых, в пиджаках.
Та картинка прозвана как
«Завтрак на траве».
Вроде как бы, нет у них стола…
Срамота одна и только.
Говорят, что это нынче модно:
завтракать на травке в ниглиже.
Слышишь, Элька, ты поди в Парижу
своего-то Сеньку не пущай.
Он притащит с площади Свободы
к нам в село такую ж моду…
Там поди всех девок охраняй.
Не пущай его до энтого Парижу.
Башня Эйфеля там видна сдалека.
Жуть какая тощая, как пика.
Прям за ней и тянутся энти,
как его, ну – Елисеева поля.
Не пущай.
Пусть заводит свой любимый трактор…
Видела, как он вчерась за Нюркой
глазками водил по ейной юбке —
обтрепал, поди, ей весь подол…
