И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза - страница 11



за мгновенье до ада иль рая.

«На жёлтой берёзовой кроне…»

На жёлтой берёзовой кроне,
на фоне небес, в вышине
ворона сидит. И вороне
сегодня труднее, чем мне.
Ведь нет у вороны одежды,
ничто на земле – не жильё,
и даже ни тени надежды,
что кто-то согреет её,
и стынет у краешка кроны,
а ночью – растает во мгле…
Мы все, хоть однажды, воронами
бываем на этой земле.
Но так живописна картина —
ворона… желтеющий лес… —
что дух из житейской рутины
взмывает до самых небес.
Мы все, хоть однажды, поэтами
бываем в прозренье своём.
Прошу вас, хотя бы поэтому,
не будем ругать вороньё.

«Нас дух возносит до вершин…»

Нас дух возносит до вершин
и – гнёт нам спину…
На обе крайности один
покров накину.

«И будет день…»

(Вариации на тему)

1.
И будет день, и будет пища
и для богатых, и для нищих,
как свыше верить нам велят…
Одни – погрязнут в пресыщеньи,
другие – голод утолят.
2.
И будет день, и будет пища
и для волков, и для телят.
Кто травояден – травку сыщет,
а те, другие, их съедят.
3.
И будет день, и будет пища
для нас, голодных и нагих,
и каждый свой кусок отыщет
или… отнимет у других.
Да, будет день. Да, будет пища.
И всяк там с в о й кусок отыщет,
как предначертано судьбой,
тем самым став… с а м и м с о б о й.

«Бегу, спешу, куда-то мчусь…»

Бегу, спешу, куда-то мчусь
и, обманувшись, снова верю…
И, хлопнув дверью вновь, учусь
не хлопать дверью.

«Всё, всё – городское, лесное…»

Всё, всё – городское, лесное,
небесное и земное —
всё пахнет сегодня весною.
И деревом пахнут опилки,
шампанским – осколок бутылки,
и даже седая старушка
с платочком своим надушенным
пахнет девчонкою пылкой…

«Дребезжала ложечка в стакане…»

Дребезжала ложечка в стакане
на столе плацкартного вагона
поезда, что шел до Абакана
мимо деревенек и перронов,
мимо женщин и мужчин усталых
с сумками, бездонными, как вечность,
мимо постаментов, мимо свалок,
по пути земному, а не Млечному,
мимо старых и бесцветных стягов,
мимо полустанков и вокзалов,
мимо перелесков и оврагов,
мимо кладбищ и лесоповалов,
мимо крыш, где тонкой струйкой дыма
надвое делились жизнь и небо,
мимо рыбаков, тянувших невод,
мимо барж, причалов… мимо… мимо…
Но, не глядя в дали заоконные,
в поезде, что шёл до Абакана,
на столе плацкартного вагона
дребезжала ложечка в стакане.

«Не зови меня больше, не надо…»

Не зови меня больше, не надо,
не зови – или будет беда:
я растаю от первого взгляда,
испарюсь, как под солнцем вода,
воспарю из земного облика,
то ли тучею став, то ли облаком,
поплыву – то ли ввысь, то ли вдаль,
словно доли земной не жаль.
И оттуда, из выси той дальней,
вдруг прольюсь словно дождик печальный…
Ты подставь мне свои ладони —
нет печали светлей и бездонней.

«Ни к чему нам ветры странствий…»

Ни к чему нам ветры странствий,
поиск средств передвиженья, —
я ворвусь в твоё пространство
из пространства отчужденья.
Там глаза мне дорогие
и улыбка дорогая,
даже если там – другие,
даже если там – другая…
Дрогнут наши губы, руки
как тогда, совсем вначале,
словно не было разлуки,
словно не было печали.
Та же синяя безбрежность
высоко над головами…
И немыслимая нежность
вновь возникнет между нами.
Что теперь нам ветры странствий
и диковинные страны —
я сама твоим пространством
стану…

Пятый угол

Один… два… три… Один, два, три…
И даже есть четыре,
четыре, как ни посмотри,
угла в любой квартире.
Но если боль, как тетива,
натянутая туго,
и дышится едва-едва,
мы ищем пятый угол.
И если рядом с нами нет
подруги или друга,
в свой самый горестный момент
мы ищем