И вот – свобода - страница 8

Несмотря на напряженную обстановку в стране, люди вовсю готовились к Новому году, брали приступом рынки и воскуривали фимиам перед храмами. На улицах драконы с тысячами колокольчиков приплясывали, выпрашивая здоровье и защиту.

– У твоей дочери – новая блажь.

Андре вошел в комнату, не постучавшись. Сидя перед зеркалом, Мона готовилась к вечеринке во Дворце спорта. Сто раз проведя щеткой по волосам, как ее учила мать, она подправила помадой линию губ, выбрала украшения, подходящие к платью. Вопросительно подняла брови: что такое случилось?

– Она хочет, держись, не падай, чтобы мы отпраздновали Тет!

Ему ответил из зеркала громкий смех, сопровождаемый мелодичным позвякиванием сережек.

– Тебе это кажется забавным? Но, Мона, это же совершенно неприемлемо! Я против того, чтобы в школах пропагандировали такую ерунду!

Она встала и подошла к нему. На ней было платье из зеленого атласа, изящно присборенное на талии. В вечернем свете казалось, что ей лет пятнадцать, и она это знала.

– Не волнуйся. Я поговорю с Люси. Но сделаю это завтра.

Она коснулась губами розовых губ своего мужчины, взяла его за руку и увлекла в гостиную.

Унаследовала ли она это от матери? Это секретное умение, этот тайный, хоть и всем известный код, который женщины передают из поколения в поколение? Или от самой природы? Обольстительность в ней казалась божьим даром. Уже в юности она познала двойственную сущность желания: каково это – вызывать его и каково – испытывать. У любви простые законы. Можно, дрожа, падать на колени перед той, которую на людях унижал, если мечта коснуться ее делается внезапно осуществимой. Андре умел приказывать. Но он одновременно умел и подчиняться – в тиши алькова. Мона его раскусила. В таких мужчинах одновременно скрываются и хозяин, и собака.

– Ты готов? – Серьги обрамляли ее прелестное лицо, подчеркивали золотистые скулы, высвечивали яркие глаза цвета ляпис-лазури. – Пойдем!

Во Дворце спорта долго еще говорили о зеленом платье молодой жены Андре Дефоре, о ее сияющей, загадочной улыбке. О ней говорили как о тех удивительных женщинах, в существование которых в конце концов перестают верить: это фея, сбежавшая из детской книжки, Прекрасная Дама, Вечная Женственность.

На следующее утро, пока Люси пила утреннюю чашку какао, Мона перешла в наступление:

– Значит, вот оно что, ты хочешь, чтобы мы отпраздновали Тет, как я слышала?

Дочь радостно вытаращила глаза:

– О да, мамочка, ну, пожалуйста!

– А могу я узнать, почему ты этого так хочешь?

Девочка призадумалась на мгновение, потом ответила:

– Ну потому, что в день Тета, как нам сказала учительница, обычно едят немы!

В этот момент на кухню вышел Андре. Его волосы блестели от бриллиантина.

– О чем вы говорите?

– О Тете, конечно же…

Он нахмурил брови.

– А! Мне хотелось бы, чтобы ты сказала своей учительнице, что мы отправили тебя в колледж Сан-Луи не затем, чтобы ты училась религии туземцев!

Мона едва сдержала улыбку.

– У Люси есть серьезные мотивы…

Нож с кусочком масла застыл над хлебом.

Люси подбежала к отцу и бросилась ему на шею:

– О да, папа, у меня серьезные мотивы!

Он подхватил ее, поднял, поцеловал в щеку.

– Хмм… Мне любопытно их узнать…

– Понимаешь, папа, в этот день полагается есть немы. А ведь ты их просто обожаешь!

Спустя два дня Тибаи приготовила восемьдесят жареных рулетиков из свинины и говядины, которые она раздавала хозяевам и их многочисленным друзьям, сопровождая бесчисленными бокалами с шампанским и дымящимися чашками с зеленым чаем. Все взгляды были прикованы к Моне и Андре. «Угощайтесь, угощайтесь», – говорила она. Пальцы, унизанные тяжелыми кольцами и перстнями с печатками, копошились в тарелке. «Наша служанка превосходно готовит это их варварское свинство», – признал Андре, утирая рот. Тибаи пританцовывала в толпе, подавая одним еду, другим напитки, кружила меж скатертей и салфеток, а петарды, взрываясь, приветствовали с радостью, к которой примешивалось беспокойство, наступающий год Быка, этого животного с совершенно непредсказуемым поведением.