– Владимир Ильич, батюшка вы мой, о чем же это вы? Я вас не понимаю. Какие еще грехи? Я же пояснил: в нашем мире такие, так называемые греховные деяния только поощряется. Ну, допустим был бы наш Писатель не «писатель от нечего делать», а тот самый Федор ихний Михалыч, который, кстати, по воле божьей был действительно писателем – не только на поводу у героев шел, но и талант богам данный свой использовал. А вы ему что? Предлагаете аккуратненький сюжетик – чистенький, без единого грешка? Но помилуйте, о чем бы был роман? Вам-то самому это понравилось бы? Ну, допустим, Раскольников. Думает, что бы такое сделать из ряда вон выходящее, и вот что решает – идет в дворницкую или прямиком в сарай, берет топор и какой-нибудь старушке колет дрова безвозмездно или за символический кусок хлеба. Не череп, заметьте, а полено рубит. Радуется труду, облагораживающему человека. Получает удовлетворение от помощи ближнему и так далее. Бред да и только. Кто такое будет читать? Федор Михайлович утром проснулся бы, прочитал, да и выбросил бы в печку – произведение это свое. Вот так-то вот. Кстати, совсем недавно, третьего дня, читал я некий рассказик Алексея Толстова, в котором беседуют два писателя, и один другому спокойным и деловым тоном сообщает, что в такой-то главе собираюсь мол Марью Саввишну убить. Вот оно! Теперь понимаете? Это, кстати, сама Марья Саввишна – героиня произведения – довела писателя до этого решения. Ее работа. Писатель может и не собирался никого жизни лишать. Молодец, баба. Вот это я понимаю. Всех спасла. Довела писателя до этой идеи с убийством. Возможно все было наоборот: ее убивец – тот неизвестный нам герой, можно сказать, ваш коллега – его это было заслугой. Увы, подробности неизвестны, лишь предполагаемы. Но все правильно, так вот и должно быть во имя спасения того мира. Берите пример. Так что на вас вся надежда, бесценный вы наш. Вы ведь главный герой романа. Оправдайте доверие. Я, увы, отношусь к второстепенным лицам. Да, вот еще пример. В театре зрители видят висящее ружье. Ну это вы уже, пожалуй, слышали. Зря его что ли режиссер повесил или писатель-сценарист надумал? Нет, все знают, что не зря. Выстрелит, непременно выстрелит и вряд ли в воздух.
– Да-с, действительно, приходится соглашаться с вашими аргументами и доводами, что наша жизнь под Писателем определяется весьма иными законами, нежели в том реальном мире, и больше напоминает театральную сцену. Я, уважаемый Виктор Тимофеевич, постараюсь получить определенный настрой, чтобы решиться на эту жертву. Насчет причин к совершению действа – я не совсем уверен… И потом не имея опыта такого уровня преступной деятельности…
– Ничего, ничего, конечно с этим надо еще немного поработать, подумать, план набросать. Но все, поверьте, будет доведено до совершенства.
– Простите, могу ли я полюбопытствовать, вам ли будет поручено следствие по выяснению обстоятельств преступного акта, ежели такой свершится?
– Обижаете, Владимир Ильич. Кому же, как ни мне? Это само собой разумеется. Иначе бы с вами кто-нибудь иной разговаривал на эти все темы по спасению мира. Так что готовьтесь к сражению.
– А как же в таком случае… Но ведь вы, милостивый государь, автор идеи и… Нет, я, право, не совсем понимаю, затрудняюсь определиться. Вы, получается, будете знать все подробности, и вы же будете вести следствие. Но это же… Странно, однако.
