Серебристый смех влился в бренчание гитар, и изящная розовая фигурка спорхнула с веранды в облаке воздушных кружев.
– Ну разве она не прелесть, мистер Вейр? – спросила леди Марвуд, сияя, как начищенный чайник, материнской гордостью.
Утвердительный ответ (желательно пылкий, но в меру) был в этом случае единственно допустимым, хотя, положа руку на сердце, прелестью юная леди Имоджен являлась ровно до того момента, пока не раскрывала рта. Пара длинных передних зубов делала ее до того похожей на пасхального зайца с открытки, что хотелось соболезнующе опустить взгляд. Создатель определенно чувствовал себя виноватым, раз наградил девушку хрустальным голоском и жизнерадостным нравом.
– Мистер Вейр, идемте к нам! – прокричала она. – Труди затевает что-то любопытное.
Приём в саду перевалил уже за половину. Из круглой беседки, где расположился маленький струнный оркестр, доносились популярные мелодии. Осеннее небо было до самого горизонта обложено сероватыми рыхлыми облаками, и стоячий воздух, прозрачный и свежий, дышал запахом палой листвы. Сквозь кряжистые ветви виднелся пестрый цыганский шатер, натянутый посреди лужайки; у входа переминались, толкая друг друга и хихикая, две младшие дочери Марвудов. Что им наговорят сейчас в этом шатре, можно было примерно представить, а вот исход дня Джеффри взялся бы предсказать не хуже гадалки. Все садовые вечеринки проходят одинаково: чаепитие, музыка, беседы, – и в сегодняшней не было бы ничего интересного, если бы не леди Гертруда и явление, которое ученые называют эволюцией.
Как она посмотрела на него в самый первый его визит? Да, собственно, никак. Едва удостоила внимания. Но не прошло и трех месяцев – и бездонная пропасть разверзлась между той, прежней мисс Марвуд и той, что, по словам ее сестры, собиралась устроить сейчас «что-то любопытное».
Леди Гертруда затевала игру в прятки – это вызвало легкое недовольство ее отца и недоумение у остальных, но полностью оправдало предположения Джеффри. Стоя на лужайке, она что-то объясняла гостям – стройная, как античная колонна, в своем новомодном наряде. Бедная маленькая мисс Фоссетт не преувеличивала, назвав сестру мастерицей: платье выглядело так, будто было заказано в Париже, и сидело безупречно. Прямое, великолепного бирюзового цвета, который так шел к черным волосам и белой коже мисс Марвуд, оно не струилось, как у других, но обволакивало фигуру, следуя ее естественным линиям с почти бесстыдной точностью.
Его взгляд не остался незамеченным, и щеки Гертруды порозовели.
– Вы играете с нами, мистер Вейр? Или столь несерьезные забавы не для вас?
С вызовом спросила – даже, наверное, чуть более резко, чем хотела; ярко-красные пухлые губы вздрагивают от негодования пополам с волнением. Вот эта смесь всегда самая пленительная: гнев на то, что ты собираешься сделать, – и страх, что ты этого не сделаешь.
– Отчего же нет? – отозвался Джеффри небрежно.
– В таком случае вам водить, раз пришли последним. В доме не прячемся! – объявила Гертруда. – А вы ждите внутри и считайте до ста.
