И жизнь зовём… - страница 3

Мы с моим попутчиком, посланным мне Господом (где бы я сейчас была с моим настроением), сидели на веранде гостиницы. Плетёные кресла, деревянная обшивка стен отдавали дневное тепло, а в открытые окна лился прохладный от дождя воздух…

Похоже, он задремал. Такая поза бывает только у заснувших людей. Из моих глаз бежали и бежали слёзы, и я не могла никак их остановить.

Как странно было всё это – в начале наших отношений с Гжесем мы оказались в Питере. Была осень. Мы промокли, замёрзли и решили зайти в Русский музей.

Увидев эту картину Коровина, я неожиданно остановилась перед ней – таким уютом и теплом повеяло от неё, что уходить не хотелось. Гжесь всё тянул меня от неё, а потом пообещал, что мы обязательно найдём эту улицу, когда поедем в Виши.

– Да как же мы найдём её, Гжесь, ведь это написано в начале века! – Мы всё равно её найдём! – сказал он уверенно.

Прошло столько лет, и я нашла её, Гжесь. Но не в Виши, и без тебя.

И зачем я заставила себя остановиться в этом месте, сидеть за столиком и чего-то ждать. Ждать твоей реплики, твоего прикосновения. Что же сделала с нами жизнь…. Или мы сами виноваты…. Что мы сделали не так?

Виноваты, что были так счастливы и не замечали ничего вокруг себя – ни людей, ни государств, живущих в пошлости политики, условности кем-то установленных границ и правил поведения в обществе, придуманных в национальных квартирах.

Зачем вы всё это придумали, люди?.. Или тот объём счастья, что довелось нам испытать в общении друг с другом, был послан нам на всю жизнь, а мы выпили его за один год? И этим опустошили свою будущую жизнь….

Наша школьная вечеринка подходила к концу. Обычная вечеринка в квартире с родителями в соседней комнате. Мы танцевали, пели. Доедая печенье и торты, заботливо приготовленные мамой Артура, обсуждали полушёпотом, как мы позвоним в дверь завуча нашей школы, квартира которой была этажом ниже и куда после этой проделки побежим. Все уже поделились своими планами на будущее – это был последний школьный год. Нас огорчил неожиданный приезд к родителям Артура их друзей из Еревана – мы поняли, что вечеринку пора заканчивать. Но зато к нам в компанию добавился молодой человек.

– Ерванд, как зовёт папа или Эрви, как зовёт мама, – представился он.

Он был старше нас, уже учился в консерватории.

Они привезли с собой в подарок репродукции музеев Парижа и нам сразу же разрешили листать эти фолианты. Мы уселись с Эрви на диване и, поскольку любителей импрессионистов кроме нас не оказалось, с удовольствием смотрели репродукции и обсуждали увиденное. Меня поразили его обширные знания. Он прекрасно ориентировался и в изобразительном искусстве, и в музыке, и не только классической.

У нас во многом оказались одинаковые интересы. Как благодатна юность, когда ты впитываешь в себя абсолютно всё новое, которое потом странным образом кристаллизуется в определённые знания, и ты оказываешься несказанно рад, встретив единомышленника. И как могло сложиться это единство интересов у нас, живших в абсолютно разных социальных средах, принадлежавших к разным этническим группам? Или человечество в своей истории едино, несмотря на государственные границы, и это единство понятно в изображении и звуках?….

Через несколько недель Артур передал мне записку от Эрви-Ерванда, как он подписал её. Он приглашал меня в музыкальное училище на концерт, в котором он участвовал. И меня опять поразило наша общность интересов – он играл отрывки из фортепианного концерта Грига, которым я восхищалась в то время. Потом мы гуляли по улицам моего красивого города. Стены домов были выложены из туфа розового, жёлтого, оранжевого цвета, в сочетании с синим небом и зеленью деревьев это давало ощущение красоты и лёгкости, какой-то праздничной фееричности. И удивительная лёгкость в общении с практически незнакомым человеком. Как позже сказал Эрви, наша встреча произошла в пору, когда одиночество юности, нужное для выращивания своей индивидуальности, должно было перейти в новую фазу обмена этими индивидуальностями, которое так необходимо молодым людям. Я долго хохотала над этой фразой, обозвав его философствующим музыкантом.