Ида Верде, которой нет - страница 8
Раздался звонок. Хлопок входной двери. Быстрые шаги по коридору.
В кабинет ворвалась Лидочка Зимина. Волосы всклокочены. Носик-пуговка покраснел и распух. Из глаз текут слезы.
Зимина взмахнула сжатым кулачком и, громко шмыгнув носом, закричала:
– Это ты!.. Ты во всем виновата!
– Что с тобой, душа моя? – лениво проговорила Зиночка. – Распрекрасный Шустрик выставил тебя за дверь?
– Да! Да! Выставил! – завизжала Зимина. – Но это не имеет никакого значения!
– Правда? – язвительно спросила Зиночка. – Так-таки и не имеет? А что же тогда у нас с глазками? А с носиком? Что это из них льется?
В другой раз Зиночка, быть может, говорила бы по-другому, пожалела бы эту дурочку, постаралась утешить. Но ее саму вчера выставили за дверь, и злая обида по-прежнему пенилась в груди. Не будет она никого жалеть!
Она смотрела на Лидочку неподвижным злым взглядом.
А та подскочила к ней и бросила на колени скомканный газетный листок.
– На! Читай!
И, обессилев, упала на диван.
Зиночка развернула газету.
Бог ты мой! В Художественном театре снова ставят «Чайку»! Сколько можно? А что у нас в синематографе? В Петербурге закончены съемки грандиозной эпопеи Сергея Эйсбара «Защита Зимнего» о подавлении большевистского мятежа. С нетерпением ждут премьеры. Ансамбль дрессированных медведей на арене московского цирка исполнит Сороковую симфонию Моцарта на ложках и трещотках.
– И что? – Зиночка повернулась к бездыханному телу, навзничь лежащему на диване.
– Последняя страница, – выдавила Зимина.
Зиночка открыла последнюю страницу и вздрогнула. На нее смотрела… она сама. Старая фотография, плохо пропечатанная, в потеках типографской краски. Но ошибиться невозможно. Прошлогодний пикник на Воробьевых горах, куда ее увлек неугомонный Шустрик. Вот он – наклонился к ней, смотрит ошалелыми влюбленными глазами. А она – в лиственном венке, с кистью винограда в руке – тоже зачем-то склонила к нему голову.
Что за черт? Зачем это здесь? Под фотографией – заметка. Заголовок крупным шрифтом:
«СТУДЕНТ УНИВЕРСИТЕТА ПЫТАЛСЯ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ». «Вчера вечером жильцы дома № 4 по Скатертному переулку услышали странный хлопок… взломав дверь… студент юридического факультета Московского университета Александр Мезенцев лежал на полу… обнаружен пистолет марки… в кармане куртки фотография и прощальное письмо, из которого ясно… причиной… сокурсница Мезенцева, дочь знаменитого профессора Ведерникова… несчастная любовь… к счастью, задето только плечо… немедленно был доставлен в Шереметевскую больницу…»
Так-так-так…
Зиночка постучала носком туфли по полу.
– Я думала, он просто идиот, а он, оказывается, сумасшедший, – громко сказала она.
Зимину подбросило на диване.
– Как ты можешь?.. Он же из-за тебя! Надо идти… бежать… скорей к нему! В больницу!
Она схватила Зиночку за руку и попыталась стащить с дивана.
Зиночка выдернула руку.
– Вот ты и иди. А мне и здесь хорошо. Я от сумасшедших стараюсь держаться подальше.
Зимина взвыла и метнулась к двери.
Зиночка проводила ее холодным взглядом.
«Будет скандал, – трезво подумала она. – Маман, конечно, сегодня же узнает об этом».
Тем временем «маман» Зиночки бодро спускалась по Пушечной к кафе «Синий щеголь», где у нее была назначена встреча с Юрием Руничем. Под мышкой у мадам Ведерниковой была зажата папка с рукописями. В уголке рта дымилась папироска.
Мадам Ведерникова хмурилась. Утро прошло в волнениях. Пришлось ехать в типографию, скандалить с директором. Сигнальный экземпляр свежего номера «Вешних вод» пришел с чудовищными ошибками. Бездельники наборщики перепутали фамилии юных поэтических дарований, и робкие вирши увенчались совершенно немыслимыми пердюмоноклями. Бедный поэт Топорыгин из Самары превратился в Топтыгина, а поэтесса Крюкова из Тамбова – в Хрюкову. Случалось подобное безобразие не впервые, и мадам Ведерникова собиралась выставить типографии приличную неустойку.