– А как можно принести радость? – спросил я, продолжая листать тетрадь. – Вот если я схожу в магазин и принесу тебе свежую булку с банкой клубничного варенья – это будет радость?
– Самую большую радость приносят с пустыми руками, – очень серьезно сказала Верка. – Вот вечером придет соседка и принесет банку молока. А ты пришел с пустыми руками, но принес больше радости, чем принесет соседка.
Я удивился, что Верка вдруг стала говорить более плавно, глаза ее заблестели, щеки покраснели.
– А для кого ты это пишешь? – спросил я.
– Сначала для себя писала, как бы разговаривала сама с собой. А потом вдруг захотела, чтобы кто-нибудь прочитал. Вот ты в Москве живешь, тебе интересно, что я пишу?
– Да… – я кивнул и стал листать тетрадь медленнее, успевая прочитывать по несколько предложений на каждой странице.
«Радость – это когда трудно дышать, когда в глазах слезы, когда громко стучит и просится наружу сердце!».
«Полынь-трава – ее горький запах волнует меня и одновременно успокаивает».
«Как страшно проснуться и не услышать щебетания птиц. Это значит, что пришла осень, что природа будет умирать, и я буду умирать вместе с ней. Но природа оживет, а мне однажды это не удастся».
«Какие звезды холодные! Теплая только первая вечерняя звезда, которая зажигается около заходящего солнца и уходит вместе с ним».
«Я люблю жить одна. Я хочу быть уверенной, что если я поставлю на стол чашку, то она там будет стоять до тех пор, пока я сама не переставлю ее».
«Мне столько раз было плохо и больно, что я заслужила маленькую радость. Меня обязательно кто-нибудь найдет, пожалеет и согреет».
Я закрыл тетрадь и поднял глаза на Верку. Она неотрывно смотрела на меня и ждала, что я скажу.
– Ты ведь не ходила в школу, а пишешь очень хорошо, – наконец, я придумал, что сказать.
– У соседки много книг, я читала, переписывала то, что понравилось, потом сама начала писать. А ты так быстро читаешь! Может, посидишь, почитаешь все внимательно?
Я покачал головой.
– Нет, Верка, я послезавтра уезжаю, у меня еще много дел. Но я обязательно приеду и все прочитаю.
Верка кивнула и отвернулась. Я успел заметить, что в ее глазах блеснули слезы. Подойдя к двери, я постоял, потом вернулся и погладил Верку по голове.
– Я обязательно вернусь и все прочитаю!
Верка, не оборачиваясь, закивала, а потом закрыла лицо руками. Я проглотил комок, вставший у меня в горле, и ушел.
Так получилось, что больше я никогда не возвращался в эти места. Один раз я встретил земляка и спросил про Верку. Он долго вспоминал, о ком идет речь, потом махнул рукой и сказал, что она по-прежнему подолгу сидит у окна и смотрит на проезжающие автомобили.
– Может, ждет кого? – добавил он и перевел разговор на другую тему.
Север Италии. Ветер гоняет по железнодорожной платформе бумажки и сухие листья, вдали видны лесенки альпийских хребтов, над ними вечерние темные тучи.
На этот раз мы без машины. У нас твердое намерение погрузиться в итальянскую жизнь по уши. Уже освоен итальяно-железнодорожный язык, и мы можем запросто переводить на русский и обратно что-то вроде: «Внимание, поезд до хрр-хрр-шшш-тю-тю отходит с пятого путю».
Мы храбро разговариваем по-итальянски с кассирами, не лезем в вагоны первого класса, произносим названия итальянских городов так, что нас понимают со второго раза. Один раз, правда, поняли с первого раза, но неправильно.
Мы с женой стоим на платформе, смотрим на неработающее табло и прикидываем – успеем ли перекусить в ближайшем кафе или будем терпеть до нашей станции. На севере Италии много русских, и мы не удивляемся, когда к нам подходит высокий парень, одетый во все черное, и спрашивает, откуда мы приехали. Не вдаваясь в подробности, говорим, что едем из Бергамо, где провели полдня, что это сказочный город, где можно запросто прожить неделю и не заметить пролетевшее время.
