– К нам пришли полицейские.
Она села:
– Правда? Зачем?
– Они хотят с тобой поговорить. Про то, что случилось вчера ночью.
Вчера ночью.
На нее нахлынули воспоминания. Уинни. Мидас. Она пришла домой, разбудила Себастьяна, рассказала ему, что произошло, а потом провалилась в мучительный, прерывистый сон.
– Они в гостиной.
Она заставила себя встать с постели, мельком посмотрела на себя в зеркало над комодом: одета она была в ту же рубашку, что и вчера. Под глазами размазалась тушь, а губы с остатками высохшей помады были похожи на изюм:
– А где ребенок?
– Спит.
Нэлл взяла кружку. Кофе обжигал ей горло:
– Так, я иду.
Она пошла в большую ванную, перед глазами все кружилось. Включила воду, подождала, пока она стала достаточно холодной и ополоснула лицо. Она зажмурилась.
Что же произошло?
Она помнила, как начинался вечер. Она, попивая вино, собиралась уходить. Потом пришла и сидела на веранде. Она помнила тепло тел вокруг себя, разговоры. Она помнила пузырьки в первом джине с тоником, вкус джина во рту. Билли Айдола. Она взяла телефон Уинни и положила к себе в сумку. А вот дальнейших деталей она не помнила. Помнила только, что Фрэнси и Колетт беспокоились за Уинни. И не знали, где она. Тогда она стала искать телефон Уинни. Его нигде не было.
Когда Нэлл вошла в гостиную, Себастьян ставил на кофейный столик перед полицейским тарелку с шоколадным печеньем, которое его мать прислала из Англии. На Нэлл были штаны для йоги и тонкая хлопковая туника, которую она взяла, не глядя, из корзины для грязного белья. Полицейскому было сорок с небольшим, это был привлекательный мужчина с душевными карими глазами, темная тень бороды покрывала его лицо, он немного походил на Тома Круза. На правом предплечье у него была татуировка: орел и число 1775.
– Морская пехота, – сказал он и повернул руку так, чтобы было лучше видно. – Это год ее основания. Я служил шесть лет. – Он кивнул на ее правое плечо. – Колибри?
– Да, – хрипловато сказала она. – А точнее, колибри-каллиопа. Символ спасения. И свободы.
Рука у него была влажной:
– Детектив Марк Хойт. Извините, что потревожил вас дома.
За ним стоял мужчина с лохматыми седыми бровями. Она вспомнила. Стивен Шварц. Это он допрашивал Альму у Уинни дома. Хойт взял печенье, затем поднял тарелку к Шварцу, тот взял три штуки.
– Извините, – сказал он. – Ночь выдалась непростая. Я не завтракал.
– Мы стараемся восстановить вчерашние события, – сказал Хойт. Он поставил тарелку, а потом поднял глаза на Нэлл. – Поэтому мы беседуем с некоторыми людьми, которые были вчера вместе с Уинни Росс.
Нэлл села на диван, в голове у нее стучало:
– Хорошо.
Она увидела камеру на хлипком трехногом штативе. Шварц подошел к камере и нажал на кнопку:
– Вы ничего не имеете против того, что наш разговор будет записан? – спросил Хойт. – Это новое правило в полицейском управлении.
– Конечно. Пока мы не начали, я могу налить себе воды?
Хойт изучающе посмотрел на нее и ухмыльнулся:
– Тяжелая ночка?
Она не улыбнулась в ответ:
– С младенцем каждая ночь тяжелая.
– Я налью тебе воды, – сказал Себастьян.
– Итак, «Майские матери». Можете немного рассказать об этой группе? – сказал Хойт.
Она откашлялась и сосредоточилась:
– Это такая группа для мам. У нас у всех дети одного возраста. Мы видимся уже четыре месяца с тех пор, как были беременны.
– В этом баре? «Веселая лама»?
У нее вырвался легкий смешок:
– Нет, в парке.
