- Конечно, - ухмыляется в ответ. - Так что вас отвезти, куда?
- Нет, у меня тут машина. Я сам. Все нормально. Потом рассчитаемся, - подмигиваю мужику, что однажды уже выручил меня.
- Счастливо.
Мы остаемся вдвоем, и девушка отстраняется от меня. Все, что ли? Пиздец. Теперь надо что-то срочно придумать, но Ракушка меня удивляет.
- Где машина?
- На той стороне.
- Надо рану обработать.
- Да заживет, Ракушка. Можно не делать этого.
- Я не спрашиваю можно ли, я говорю, что надо.
- У меня точно ничего нет, если только в багажнике какая-то аптечка валяется.
- Тогда, давай посмотрим. – Юджи берет меня под руку и разворачивает к автомобилю.
Я делаю, как она говорит, понимая, что мой план хоть и вышел из-под контроля, но, может, судьба не зря вломилась сейчас и надавала мне по щекам. Ракушке же только и надо о ком-то позаботиться? Я вспоминаю, как сам лечил ее от солнечного удара, и мне нравилось это. Это очень сближало. Очень быстро сближало.
Поэтому делаю ровно столько, сколько она хочет и сколько позволяет.
- Через сколько регистрация на самолет?
Для правдоподобности достаю телефон и смотрю на экран. Еще одну трещина. Канада оставила уже две…
- Через полтора часа. – Нахожу аптечку с лекарствами в багажнике и отдаю Юджи.
- Успеем.
- Давай на заднее сидение, чтобы удобней было.
Открываю дверь автомобиля, и салон тут же освещается светильником наверху.
Пропускаю ее первой и сажусь следом. Убираю в сторону телефон и смотрю на Юджи.
Капается в лекарствах и вскрывает упаковку с салфетками и антисептиком.
Эпичное прощание.
Как я без нее буду. Как же отпустить ее. И сделать, как просит.
Ракушка заправляет волосы за ухо, стягивает кеды и, развернувшись, садится на колени рядом. Касается ногой моего бедра и заставляет меня шумно выдохнуть.
Наклоняет голову и, смочив салфетку, начинает обрабатывать рану.
Втягиваю воздух через зубы, когда начинает жечь, и она тут же складывает губы трубочкой и дует на рану.
Блеять. За это я готов получать по лицу каждый день. Чтобы она вот так волновалась обо мне и заботилась. Отец всегда говорил, что жалость не украшает мужчину. К собачьим потрохам эти слова, если через жалость можно показать девушке, как она переживает о тебе. Не о каждом на улице, а именно о тебе.
- Больно? Потерпи немного, я почти закончила.
Да я готов всю ночь это терпеть.
- Не торопись. Мне приятно.
Она замирает, но, вздохнув сдержанно, продолжает.
- Ребра обработаешь? Там тоже что-то непонятное.
- Там вроде раны нет.
- Ну проверь, чтобы все было в порядке, пожалуйста.
- Хорошо, - отвечает нехотя, а я специально подхватываю толстовку с футболкой и все стягиваю с себя.
- Можно было приподнять просто, а не показывать мне свои Ethiko?- делает замечание, а я прикусываю внутри ушибленную губу, чтобы было пиздец как больно и не хотелось довольно улыбаться.
Руки оказываются в непонятном подвешенном состоянии, поэтому я совершенно неслучайно опускаю одну и них ей на бедро, а второй упираюсь в сидение.
Напрягаюсь и издаю стон, когда она прикасается коже и пшикает антисептик. А моя рука в унисон с “болью” опять же совершенно случайно сжимает ее ногу.
- Да там нет ничего, Мэтт, небольшой синяк. И можешь убрать свою руку с моего бедра?
- Мне так легче. Рассмотри лучше, почему так жжет тогда? - Юджи вздыхает и наклоняется ко мне, приближаясь своим плечом к моему лицу. Проводит пальчиком по животу, рассматривая ушиб.
