Я вообще не в восторге от современной ядреной смеси электронной музыки, попсы, рока, рэпа, джаза и вообще черт знает чего с бессмысленными текстами, состоящими в основном из междометий, – но интерпретации этой уличной группы мне понравились.
Впрочем, сам я даже не могу назвать исполнителя или жанр, которые бы мне были по вкусу, а если и слушаю, то просто радио, чтобы заглушить гнетущую тишину. Так что музыкальный критик из меня так себе.
Кофе закончился быстро, но согреться так и не получилось, лишь сильнее заныл мочевой пузырь. Петляя вдоль канала Грибоедова и ежась от холода, я засеменил в сторону дома, чтобы одеться потеплее и вернуться к музыкантам.
Вера курила на кухне, глядя сквозь закрытое окно куда-то во тьму улицы, не оборачиваясь и не обращая внимания на мое появление. Времени она зря не теряла: в квартире стоял едкий туман табачного дыма, тарелки и прочая посуда пирамидой громоздились в раковине, а бутылка коньяка наполовину опустела.
Я забежал в туалет, умылся горячей водой, а когда вышел, Вера все так же стояла ко мне спиной. Я планировал быстро переодеться и снова бежать из дома: находиться там было опасно. Но вдруг засомневался…
Какое-то странное чувство влекло меня на кухню. Но не любовь, не раскаяние или сексуальное напряжение, хотя не без этого.
Меня звало что-то неизведанное, страшное, но привлекательное, темное и опасное, но в то же время яркое и прекрасное. Эйфория новой будоражащей жизни, а может, и смерти. Свобода и кайф, которых не могут дать никакие наркотики.
Я подошел к Вере и встал почти вплотную. Коснулся носом ее черных, поблескивающих лаком волос, и вдохнул их запах: пахло никотином, духами и обидой. Я дотронулся до ее плеча, но Вера не отстранилась. Она ждала этого.
Я чувствовал, как возбуждение растет, но одного примирительного секса будет недостаточно. Я хотел большего – вытащить ремень из штанов и накинуть петлей ей на шею, а потом войти сзади. Выпустить из нутра своих демонов, а из Веры – жизнь.
Но я сдержался. Вместо этого я надел зимние ботинки на высокой подошве, черную олимпийку с капюшоном и осеннюю куртку неопределенного цвета. Вера так и не обернулась, когда я уходил.
Шагая по Садовой и наслаждаясь тишиной и безлюдностью, я думал о Ганнибале Лектере. На днях я закончил читать третью книгу из серии, которая так и называется: «Ганнибал». Я всегда был поклонником этого гениального маньяка, но в фильмах и сериале судьба его печальна. В оригинальном же произведении этот очаровательный психопат разбирается со всеми врагами и получает в награду Кларису Старлинг, что немало меня порадовало.
Вновь и вновь передо мной вставал вопрос, поднятый Достоевским: «Тварь ли я дрожащая или право имею?»
Можно ли убивать, расчленять и есть людей забавы ради, как Ганнибал, и не страдать от угрызений совести? Можно ли грабить, обманывать и унижать, но не расплачиваться за это свободой?
Я остановился у входа в метро «Гостиный двор» – музыкантов уже не было.
На улице вообще никого не было, кроме тощего хипповатого паренька в сером пальто и двенадцати силовиков в мерцающих под лунным светом шлемах. Парень стоял у одной из колонн Казанского собора с табличкой «Обнулите власть и кредиты», а темные силуэты обступили его, будто угасающий костер в холодную ночь. Было в этом что-то сакральное и комичное одновременно.
Я пошел обратно. Не хотелось быть свидетелем. Со свидетеля спрос больше, чем с подозреваемого, по опыту знаю.
