Когда голова уже начала звенеть от скрежета метала, я остановился. Заглянул напоследок в холодильник, вытащил кусок буженины и отрезал четыре ровных, толщиной в полсантиметра, ломтика. Перекусив бутербродами и запив крепким черным чаем с сахаром, я разложил старое кресло, доставшееся мне от бабушки, – единственное, что удалось сохранить после ремонта, – и крепко заснул.
Начинать свое кровавое путешествие с жены я не хотел.
На следующее утро Вера заявила, что нашла квартиру в Кудрово, но придется подождать неделю, пока предыдущие жильцы съедут. Я не стал возражать. Я вообще старался больше не разговаривать с ней, чтобы не провоцировать конфликт, но Вера молчать не умела.
На протяжении всех последующих дней она делала все возможное, чтобы не дать ссоре утихнуть.
– Признайся, ты изменял мне? – с какой-то жуткой улыбкой спросила она следующим вечером. – Теперь ты можешь рассказать. Мы разведемся, и я больше никогда тебя не увижу. Но я не хочу страдать. Я хочу ненавидеть тебя, поэтому просто сознайся, что ты трахал кого-нибудь еще, пока жил со мной.
– Нет, – в очередной раз ответил я, доедая со сковороды жареную картошку с луком и чесноком.
– Ну так сделай это! – цокнула она черными с красными вкраплениями ногтями правой руки по кухонному столу.
– Что? – вздрогнул я.
– Найди себе какую-нибудь шлюху и переспи с ней.
Порой мне казалось, что Вера сошла с ума. То она требовала признаться, будто я никогда ее не любил, то сама заявляла, что была со мной только из жалости: «Без меня ты давно спился бы и сгнил в этой дыре». Что она подразумевала под «дырой» – мою квартиру, в которой так уютно себя чувствовала, или Питер, который боготворила, – я не знал. Потом она клялась мне в любви и просила не бросать ее, а через пять минут вопила, что сама решила со мной расстаться и знать меня больше не желает.
Большую часть следующей недели я пропадал в бесконечных прогулках по городу, мастерски избегая патрулей, направо и налево раздающих штрафы за нарушение карантина, или у Дениса, холостого сорокапятилетнего мужика, с которым мы когда-то работали в сервисе и виделись последний раз на моей свадьбе, где он был свидетелем. Но Вера все равно находила время, чтобы испортить мне настроение и разозлить до такой степени, что я снова и снова брался за нож и затачивал его, пока окончательно не затупил лезвие. Парадокс, знаю.
В течение тех непростых семи дней я выкурил еще несколько сигарет, но лучше не стало – только окончательно убедился, что не зря пять лет назад распрощался с этой мерзкой привычкой, разъедавшей мои легкие с шестого класса.
Семнадцатого апреля, в пятницу, я стал собирать вещи Веры в надежде, что она вот-вот покинет меня навсегда. Получилось восемь сумок и три пакета.
Сначала она просто сидела и наблюдала, даже не пытаясь помочь. Потом заявила, что никуда не поедет, и принялась раскладывать вещи обратно.
– Что значит – ты никуда не поедешь? – спросил я и схватил флакон духов, который Вера уже успела достать из синего рюкзака и поставить на полку.
– Мне некуда ехать, – ответила она будничным тоном, пристраивая рядом с миниатюрной Эйфелевой башней бестолковую книгу «Есть, молиться, любить», которую я начал читать по ее совету, но не дочитал и до половины.
– Ты же сказала, что забронировала квартиру в Кудрово!
– Да, но… – Вера замялась, съежилась, как нашкодивший щенок, и с невинной улыбкой добавила: – Я это ляпнула не подумав. Сама не знаю зачем. Просто… Не слишком ли круто и быстро мы все решили? Это же просто ссора. Такое бывало тысячу раз. Я не хочу вот так просто уезжать, не хочу оставлять тебя одного. Ты ведь знаешь, я люблю те…
