Я вернулся домой, вновь распаковал этот скарб из улик, нашел ключ и в четвертый раз собрал, обмотав все теперь уже пищевой пленкой и изолентой.
Если бы я снимал документальный фильм, а не писал книгу, можно было бы весь этот эпизод ускорить в два-три раза и наложить музыку из «Шоу Бенни Хилла». Получилось бы самое то.
Водрузив короб на раму, я выкатил велосипед на улицу, с трудом преодолев узкий дверной проем в металлических воротах. Я даже забрался на сиденье и проехал метров пятьдесят, одной рукой придерживая короб, а второй – руль, но малейшие подъем или бордюр становились непреодолимой преградой. Пришлось идти пешком.
Благо, вокруг почти не было людей, а те редкие прохожие, что торопились из магазина или с нелегальной прогулки домой, вряд ли могли обратить внимание на мое странное шествие. Так я проследовал по Лермонтовскому проспекту, вывернул на набережную Обводного канала – и прямо до Гутуевского моста, где и остановился.
Я оглянулся. Никого, кроме бабушки, яростно крестившейся напротив Богоявленской церкви, не было. Я тоже попробовал перекреститься, но, как обычно, перепутал и начал слева направо, а не как положено.
Когда старушка скрылась в череде блеклых кирпичных пятиэтажек, я достал скарб кровавых улик и сбросил в Екатерингофку.
Не расслабляясь и не теряя времени на созерцание разбегающихся волн, я закинул короб за плечи, запрыгнул на велосипед и помчался на «Ваську». Без тридцатикилограммовой ноши было значительно легче передвигаться, но неутомимый питерский ветер не позволял расслабиться ни на секунду. Да и ноги отвыкли: последний раз я крутил педали лет пятнадцать назад.
Тем же маршрутом я добрался до Садовой, проехал мимо Никольского собора, по улице Глинки – до набережной Крюкова канала, с трудом объезжая рабочих, разворотивших асфальт вдоль Новой Голландии. По Благовещенскому мосту выехал к Василеостровскому рынку, где всегда кучковались курьеры. Велосипед я оставил непристегнутым около крыльца одного из входов, и на следующий день его уже не было: какой-нибудь желто-зеленый человечек прибрал – или любой другой, охочий до халявы.
Обратно я устало побрел другим путем, лишь едва задержавшись на Дворцовом мосту. Нева была черной и неспокойной. Ветер дул со всех сторон одновременно. Бросив связку ключей и велосипедный замок в воду, я отправился в ближайший магазин за бутылкой дешевого коньяка и яблочным соком. Дома меня ждали дела – бледный маленький человек, замоченный в розовой ледяной воде.
Первым делом по возвращении я выпил горячего черного кофе без сахара. Оставшуюся часть дня чередовал коньяк и самбуку.
Как-то я смотрел документальный фильм, где расследовали дело маньяка, расчленявшего жертв и раскидывавшего конечности в разных концах города. Полиция предполагала, что маньяк имеет опыт мясника, потому что обычный человек якобы не сможет «разобрать» человеческое тело. Как по мне, любой, кто хоть раз разделывал курицу, сможет острым ножом отделить голень от бедра или предплечье от плеча, методично перерезая сухожилия в суставе. Да, зачастую требуется грубая мужская сила, чтобы добраться до труднодоступных связок, но тут поможет любой продолговатый металлический рычаг или просто топор. А кости можно распилить ножовкой по дереву.
Так я и сделал, вооружившись столярной пилой и любимым ножом, который наконец-то заточил как следует.
Содержимое кишок я вывалил в унитаз, куда изрыгнулось и содержимое моего желудка – явный перебор с алкоголем.
