Свету ещё можно пережить. Свету, Толика и папу не переживёт и сам Сатана.
— Толик скоро вернётся, а папа дома, — улыбнулась сестра, кивнув на мои ноги. — Ты проходить-то будешь? Или на пороге чай попьём?
А можно я пойду? Ну, пожалуйста!
Поклонский отодвинул свои дорогущие ботинки и, скользнув взглядом по моему лицу, прошёл вперёд, оттесняя Свету своей массивной фигурой.
— Да, проходите на кухню, — не растерялась Светик. — Ну что ты встала, как вкопанная, Мариш? Проходи давай, папа всё равно спит после ночных прогулок своих.
Сердце больно бухнулось о рёбра.
— Опять? — спросила тихо, снимая туфли. — Как он?
— Ничего не поменялось, — усмехнулась сестра, складывая руки на груди. — Я не знаю, где он денег взял на этот раз.
Стиснув зубы, я укоризненно посмотрела на сестру, а затем покосилась в сторону кухни, откуда Поклонскому прекрасно было всё слышно.
— Значит, скоро узнаем.
Достала кошелёк из сумочки, и, когда вытаскивала оттуда тонкий пласт купюр, буквально кожей ощутила пристальное внимание шефа. Подняла голову и напоролась на гнев. Гнев, мать его!
— Мне казалось, я неоднократно ясно давал понять, чего именно не хочу видеть в твоих руках, — произнёс он холодно.
Я сжала кошелёк, злорадно подумав, что все его подарки продала, а часть вырученных денег сейчас передаю. Промолчала, не видя смысла оправдываться. Сунула купюры сестре в руки и направилась в кухню, пытаясь миновать шефа.
Этот разговор проходил не впервые. И я не раз сообщала, что это мамина вещь. Да, потрёпанная, да, неприглядная, но я ею практически не пользуюсь в его присутствии.
Это вообще то единственное, в чём я готова стоять до победного конца.
Поклонский схватил меня за плечо и припечатал к стене, чтобы захватить пальцами подбородок и заставить смотреть в его стальные глаза, на дне которых сейчас можно было увидеть раскалённый едва ли не добела гнев.
— Мне каждое утро проверять твою сумочку, чтобы отбить привычку таскать эту дрянь с собой?
К горлу подкатила волна страха. Сердце заколотилось как сумасшедшее, разгоняя по венам кровь, сжигающую кислород ещё быстрее. Я молчала и старалась не реагировать, но всё равно чувствовала, как нос защипало от подступившей влаги.
— Я пока чай сделаю! — Света юркнула мимо, не желая быть участником перепалки. Ей прекрасно было известно, что Поклонский способен задавить любую попытку вмешательства.
— Я задал вопрос, — проговорил шеф. — И намерен услышать ответ.
Он никогда не был хорошим. Никогда. Это моя иллюзия, выстроенная на том, что Поклонский всегда спокоен и холоден. Иллюзия, которая заставляет забывать, как он обходится с должниками, которые после встречи с его людьми могут попасть в больницу с побоями, и чьих дочерей он может себе позволить взять в сексуальное рабство.
Воспоминания накатили одной сплошной тяжёлой лавиной, причиняя боль, давя сверху многотонной толщей ледяного снега. Воспоминания о том, как восемь лет назад, стоя в этой же квартире, он злорадно улыбался, наблюдая мои слезливые потуги уговорить его оставить меня с семьёй.
«Кого ты обманываешь, Марина? Они тебе не родные».
Не родные. Разве можно так говорить о семье, частью которой ты являешься? Да, у нас разная кровь. Но я люблю их, какими бы они ни были. Люблю каждого без всяких предрассудков. Они — то единственное, чем я действительно дорожу.
Я так привыкла к его холодности, когда делаю всё правильно, что совершенно забыла, каким он бывает, когда что-то выводит его из себя. А последние дни он вообще,будто не в себе, и ожидать от него можно чего угодно.
