– Твое имя Иден? – я внимательно на него посмотрел. Мог ли он понимать мой язык или это распространенное имя и просто его догадка? Конечно, оно было вымышленным, но вполне могло быть им, поэтому я не отказывался и немного подумав, кивнул в ответ. – Хорошо, мистер Иден, … ди-ман прс-пронии … э-м, – да, из этого следовало, что он ничего не понял. – У меня нет времени … для тебя. За нами идут, … мне не нужны … проблемы от тебя, – не имело значения, чего у него нет, но и слышать, что ему ничего не надо было странно.
– Про-о-ле-е-мы? У меня нет, видеть, – я развернул ему свои ладони, показывая, что все равно ничего не могу дать. На что он указал на сломанную деревянную кровать, рисунок разрушенного дома и всего меня, повторяя это слово. – Меня, идти так, … вы, идти так, нет про-о-ле-е-мы? – жестами я поочередно показал разные направления, предлагая решение его проблемы.
– Если я тебя отпущу, тебя могут поймать, и узнать, куда мы ушли, – в этом он прав, нужно было просто отпустить меня раньше. – Но отпустить тебя раньше я тоже не мог, я тебе не доверяю, – ладно, он читал мои мысли. В общем, он даже не пытался отвечать мне, а просто бормотал себе под нос без всякой надежды, что я что-то пойму. Хотя это казалось не сложным, мало кто захочет отпустить диковинного зверя, не зная, что у того на уме. – Что это? – покопавшись в одном из мешочков, он достал шахматные фигурки, которые я пытался вырезать из камней в своей берлоге. Видимо это забрали из рук моих предыдущих захватчиков.
– Сидеть, думать, … – сколько мне еще пришлось удивляться, но странно видеть человека, не знающего ничего о шахматах. Слово «игра» не звучало в их обиходе, по крайней мере, я его не слышал. А вот периодические предложения «сиди с матерью» в адрес своей дочери доносились с его стороны. Большому начальнику не до игр в тяжелые времена и сверстников вокруг наследницы не водилось или ей просто не позволяли общаться с другими.
– Показывай, – судя по всему, он не тот, кто на каждом шагу видит магические ритуалы. Найдя больше места на ровном бетоне, я процарапал клетки для шахмат и протянул через решетку руки за фигурками. Он что-то понял, глядя на сетку, но не стал меня останавливать, и высыпал оставшиеся камни мне на ладони, которые издавали короткое шипение при падении. – Я понял, шахматы, – произнес он уже после того как я расставил некоторые из фигурок. Игра с самим собой не приносила удовольствия, в основном я был занят больше резьбой, чем игрой. Но кто знает, как теперь пойдут дела. – Ты знаешь, как ходить?
– Да, … это так, это так…
– Хорошо, у меня нет на это времени, – перебил он. Стало понятно, что играть со мной он точно не будет. – Сколько ты здесь после яйца? – возможно он хотел знать, сколько мне лет. Если предположить, что для него я только что родился, то этот вопрос имел больше смысла. Что было делать? Говорить ему, что мне уже за тридцать или дальше строить из себя вундеркинда, говорящего с пеленок? А как насчет вундеркинда, проводящего магические ритуалы? И как я ему должен описать 150 дней, если не знаю числительных? А если я пробыл без сознания больше года, как я вообще мог знать, сколько я здесь?
Пожав плечами, я начал раскрывать и закрывать ладони, отсчитывая десятки пятнадцать раз. Воспринял ли он это как года или дни, я не знаю, но удивления на его лице не было. На столе лежала небольшая стопка измятых бумаг, которые он периодически листал. Такая письменность мне ничего не напоминала, но на одном из листков показался рисунок, который трудно будет забыть. Он сразу поторопился его прикрыть после того, как сам его заметил.
