В результате конкретный социум выбирает тот способ решения проблемы, который, во-‐первых, допустим для него с точки зрения нравственности, а во-‐ вторых, власть умеет применять. А это опять-‐таки значит, что «модель» события должна предварительно существовать на интеллектуально-‐психологическом уровне.
Но датировать по подобному основанию реальное событие настолько хлопотно и сложно, что становится просто нереальным.
Несколько проще определять дату зарождения события, если она связана не с постепенным изменением ситуации, как в случае с перестройкой, а с другим конкретным событием.
Например, истоки Второй мировой войны безусловно следует искать в несправедливом мирном договоре по окончании Первой мировой войны. С этой точки зрения Вторая мировая война действительно началась в 1914 г.
Наверное, понятно, что ничуть не легче обстоит дело с определением конца события. Ход рассуждения здесь аналогичный. Только роль замысла несколько иная: можно предположить, что концом события становится исчерпанность замысла. Иначе говоря, когда достигнуто все, что было задумано, событие завершилось. Однако это не совсем так, вернее, очень редко так.
Замысел рождается в «голове» одного социума, но реализуется в соприкосновении с другим. И этот другой социум может иметь (и как правило, имеет) другой замысел, который и стремится реализовать. М. Горбачев явно задумывал не ту перестройку, которая получилась. «Молодые реформаторы» стремились к совершенно иным результатам проводимых реформ.
И уж совсем очевидно это в случае со Второй мировой войной. Германия, конечно же, совсем по-‐другому «задумывала» и ход событий, и результат войны. Здесь об исчерпанности замысла вообще говорить невозможно. Реализовался -‐ да и то частично -‐ замысел СССР, возникший уже после начала Великой Отечественной войны. Почему отчасти? Потому что в замысел входило превратить мировую войну во всемирную революцию. Но эта идея натолкнулась на конкретное противодействие союзников.
Кстати, о союзниках и трансформациях их замыслов можно было бы тоже говорить долго и интересно.
Так или иначе, видимо, датой окончания события можно считать достижение некоего оптимального компромисса в реализации замыслов социумов -‐ субъектов события.
На этом мы, пожалуй, завершим разговор об историческом времени, хотя некоторых моментов будем еще неоднократно касаться. Но прежде, чем вообще закрыть тему, вспомним о личном времени. Выше мы лишь вскользь упомянули о нем, теперь же попытаемся соотнести его с временем космическим и историческим.
Но тем, кто равнодушен к богословской антропологии и космологии, советую следующий раздел пропустить.
Мне хотелось бы ввести изучение исторического процесса в контекст космологических категорий христианства.
Уникальность Христа как события в мире и в истории в гуманитарно-‐ культурном, этическом, социальном, наконец, эсхатологическом аспектах настолько очевидна, что даже не обсуждается (не дискутируется). Гораздо реже эта уникальность рассматривается в метафизическом смысле. Причин, вероятно, несколько, и все они субъективны. Метафизика как таковая – равно как и космология – не поле для поиска «гуманитарных» умов. Еще одной причиной, связанной с первой, является некая робость гуманитариев перед лицом бурного развития естественных наук, техники и технологии: Христос в виде формулы или, по крайней мере, жестко определенного термина представляется чуть ли не богохульством.
