Иероглифика Петергофа. Алхимические аллюзии в символике Петергофского садово-паркового ансамбля - страница 36

, забыть о себе и о своем. Обретение себя может быть плодом самозабвения и самоотвержения».[243] Алхимия, в том классическом виде, каком она предстает перед современными читателями трактатов, это – дитя эпохи барокко, одно с ней целое, и все слова о самопознании, в первую очередь, относятся к ней, как идейной подоплеке новоевропейского поиска места человеческого существа в Мироздании. Поиска неизведанных далей собственных глубин, сопровождаемого бесконечной трансформацией самое себя и обстоятельств своей жизни. Действительно: невозможно предугадать, кем вернется из алхимического путешествия, тот, кто в него отправился, пройдя путь в поисках своего собственного «метода» постижения Природы через постижение себя самого. Только завершив своё путешествие и став «совершенным», человек мог бы сказать о себе, получив на это право: «Я есмь путь и жизнь». В эпоху барокко вся философия, вся наука были пронизаны алхимическим мифом в его розенкрейцеровском понимании – а значит исполнено мечтами о трансмутации не только человека, но всей цивилизации. И, поскольку миф, в свою очередь, «есть образно выраженная идея, и мы, разворачивая смысл этой идеи на основе фабульных фактов предания, можем даже восстановить утраченные звенья сюжета силами самодвижущейся логики. Сама логика восстановит эти звенья, если предоставит воображению, оснащенному знанием предмета, свободу логического движения».[244]

Следуя алхимическому подходу к способу познания Мира, попытаемся расшифровать послание, которое оставил нам Петр I, проектируя свой Петров Двор – Двор Камня, не оставив, как мы помним, официального путеводителя. Послание, которое, очевидно, уже три столетия не только содержит конкретное сообщение, но и из-под воль, ненавязчиво гармонизирует наше восприятия окружающего мира в те мгновения, когда мы находимся внутри сада-реторты. Возможно, он действовал, отталкиваясь не только от герметической традиции, но и придерживаясь барочной моды, гласящей, что «благодаря обесценению ясной вещественной формы возникает иллюзия таинственного общего движения».[245] Для расшифровки символической программы и пространственной композиции Петергофа обратимся к языку, на котором было составлено их послание, и который сейчас уже полностью забыт, но был широко распространен в европейской культуре XVI–XVIII вв. Однако следует сместить угол зрения с функции «языка как метода выражения», о чем шла речь в предыдущей главе, на герменевтику смыслов того, о чем, используя «язык птиц», одновременно и повествует, и скрывает своим повествованием автор барочного сада-трактата. Он следовал несложной формуле: «говори только с тем, кто понимает аллюзии», а если не понимает, то чувствует потребность «задаться вопросом: “Что символизирует этот элемент и почему он помещен здесь? О чем он говорит?”».[246] При этом автор сада-трактата игнорировал широко распространенное мнение, что этот «фигуративный язык затемняет истинное учение, и на практике не имеет никакой ценности», ибо язык этот все-таки чему-то учит, во всяком случае, хотя бы тому, что «читатель не должен цепляться за их (мастеров герметического искусства – О. К.) слова, но – за вещи, согласно своей природе и возможностям».[247]

Парки Версаля подвергались семантическому анализу. Так, Б. Соль считает, что Версальский парк через олицетворение Аполлона с Людовиком XIV рассказывает «о детстве бога в бассейне Латоны, о его победе над змеем Питоном в бассейне Дракона, о начале его небесного пути в бассейне колесницы Аполлона и о его вечернем отдыхе у нимфы Тесис в боскете Ванн Аполлона, а четыре бассейна времен года напоминают о том, что солнце руководит течением жизни».