Иезуитский крест Великого Петра - страница 29

Увлекшись Европой, Петр Алексеевич испытывал двоякое чувство к родной России: он любил и ненавидел ее. Любил, по замечанию Н. Я. Данилевского, в ней «собственно ее силу и мощь, которую не только предчувствовал, но уже сознавал, – любил в ней орудие своей воли и своих планов, любил материал для здания, которое намеревался возвести по образу и подобию зародившейся в нем идеи, под влиянием европейского образца; ненавидел же самые начала русской жизни…»

Первый из русских царей проведя так много времени за границей, он пришел к важным выводам по преобразованию своего государства, которыми и руководствовался в своей дальнейшей деятельности.

Сделаем, правда, оговорку: объективное осознание необходимости общественных перемен возникло в России еще до Петра. И в предыдущие царствования посылались за границу русские люди, замечалась тяга к иностранным языкам, культуре, торговле с соседями, для совершенствования организации русской армии приглашались царем Алексеем Михайловичем иностранные военные специалисты.

Петр внес в эти преобразования свой темперамент. И будь он менее темпераментным и самовластным, многое бы могло пойти подругому. Многие русские люди осознавали необходимость перемен и держались Петра, одобряли его действия и мысли, но были и такие (из числа осознающих необходимость перемен), которые, опасаясь быть поглощенными иноземцами (их влиянием), сторонясь многочисленных иностранных советников Петра, искали поддержки у Софьи, возлагали надежды на маленького царевича Алексея. Таким образом, закладывалась основа для оппозиционной партии, состоящей из людей осторожных, чуждающихся сильного немецкого влияния.

Повторимся, в непростом положении оказался Петр. Он не прочь был выслушать иностранцев, сделать вид, что преподносимое ему – ему нужно, даже необходимо, но в конечном счете не станем забывать о том, что действовал он во имя России и беды, которые случались с ним, были результатами времени, так далекого от нас.

Понимая людей, Петр видел и предугадывал действия людей, по крови чуждых ему, но ему необходимо было использовать их умение вести дело, иностранцы в том преуспевали порой, у них можно было поучиться, и он учился, не забывая о том, что он русский, что за ним народ русский, но надо было быть дипломатом, за обучение надо было платить и гдето идти на компромиссы с энергичными иноземцами, окружавшими царя. Именно в те годы гениальная натура впитывала все полезное в себя, впитывала с необычайной жадностью, страстью, трудно было и не ошибиться, ибо, как известно, не ошибается тот, кто ничего не делает. Своей дипломатией, умением решать общеевропейские вопросы Петр гдето обязан и общению с иноземцами, сделавшимися его друзьями. Нельзя не стать дипломатом, имея в окружении таких деятельных и разносторонних людей, часто думавших о своих интересах, а не об интересах государства Российского, какими были Гордон и Лефорт, Менезий и Гульст. Петр в первую голову думал о своей родине, ее интересах.

Как человека, оказавшегося в сложных, чрезвычайно сложных ситуациях, состоянии, связанном с выводом России на европейскую дорогу, его можно даже пожалеть. Не всякой натуре такая работа оказалась бы по плечу. Не всякий русский взялся бы за нее.

Петр спешил в Москву. Во весь опор мчали кони. Взмыленные, с пеной у рта, они косились, казалось, на седока в карете. Что за напасть гнать так? – словно вопрошали их взгляды. А кучер подстегивал и подстегивал их по потным бокам.