– Какой этаж? – поинтересовалась Людмила.
На седьмой, – отвечает Сысоев, нажимая на кнопку, лифт поднимается выше.
Людмила и Владимир Арнольдович выходят в небольшой холл лестничной клетки, с площадки в квартиру, попадая сразу в небольшое пространство прихожей при входе логова, так называемого холостяка, если не учитывать длительность их отношений с Алей. Раздевшись, Людмила с Сысоевым проходят по узкому коридору в гостиную, интерьер стиля шестидесятых, где они расположились на мягком диване, а напротив, восседая на крутящемся стуле, полу боком к компьютерному столу, тонированному под орех, хозяин квартиры. Не мешая беседе мужчин, Людмила с интересом разглядывает картины: «вот полуобнаженная женщина в акварели, и не удивительно, зная сексуальность Владимира, а рядом карандашный рисунок Эйфелевой башни, и вид Елисейских полей в Париже».
– Я привёз их, как тебе, нравится? – поинтересовался хозяин квартиры, так просто и так естественно прозвучал голос коллеги Владимира, при этом, он поедает Людмилу глазами, а она, кажется, что понимает того с полувзгляда; ощущая, что в голове сидящего напротив неё варятся самые сексуальные мысли, но отвечает несколько сдержанно:
– Да…, – вопрос притянул её мысли к разочарованию в прошлом, к хронике лет, пригвоздивших к стране с судебными законами, ограничивающими данные Конституцией права человека, сделав Людмилу не выездной, отрешившись от мужчин, что вели разговор, погрузившись в размышления о любовной связи и о правах свободного передвижения граждан: Как же, мне хотелось иметь свою личную жизнь, в то время, борясь за наследство, я стремилась к тому, чтобы жить в своём доме с любимым мужчиной, а теперь испытываю лишь досаду, только подумав о том; Сколько провела бессонных ночей за письмами, обращаясь в различные правовые инстанции; прокуратуру, полицию, множество доказательств собрала для суда, судьям которые, как только я подавала в суде, если, что не смялись, глядя прямо в глаза, словно оглохшие…, будто бы, говоря: «Правосудие принимает лишь деньги, а доказательства ваши в суде не берутся в расчёт».
Между тем, покинув флешбэк, вернувшись в реальное время из проекции прошлого к причинам соотношения, приведшим к моменту, отвращения к личности до неприязни, пребывать в обстановке с Владимиром, подумала: «Париж, как далека я от него, повязанная проблемами, из-за поглотившей года, бескорыстной любви…, теперь, только и остаётся, что любоваться на выкрутасы „кощея“, смена лиц, как на обложке журнала, а что там внутри, жизнь не пролистаешь от конца до начала, не чтение арабской книги».
– Могу предложить тебе несколько книг.
– Здесь стихи? – глаза Людмилы загорелись, она не могла скрыть нежданной перемены в её настроении, интереса, симпатии, которые она питала к творческим людям.
– Да, летопись будней в стихах.
Людмила открыла их, читая автора Еврейской фамилии, она подумала, – возможно, поэт перед ней и он публикуется под псевдонимом.
– И как, ты это находишь?
– Стиль близок, похоже на то, как писал Мандельштам, но в них немного иначе, – переведя взгляд с книги на её обладателя, в котором улавливалось восхищение. Владимир Арнольдович не мог не заметить бэк раунда, не в силах повлиять на эмоции, которые незримо, словно разноцветные бабочки порхали по комнате и не найдя иного способа перетянуть внимание на себя, прервал диалог:
