Игл и змей - страница 4

Обещания он выполнял всегда. В лесу пылал лагерь партизан Орзока. Чудовищная ухмылка растянулась на худощавом лице одного из лидеров освобождения, как они себя называли. Ублюдок, раненный в ногу, извивался словно змея под ногами Третьего и начал было рассказывать про то, как блондинка была нежна в постели, но в гневе офицер перестал слышать его, наоборот он старался заставить замолчать подонка. Навсегда. Кулаки без остановки крошили череп. Удар за ударом, и ухмылка сползла с его лица. Удар за ударом, и от лица не осталось ничего. Удар за ударом, и всхлипы прекратились. Удар за ударом, и Третьего отдернул подчиненный, который чуть не получил в живот. Оказалось, что майор пропал на десять минут. Стерев алую пленку с глаз, юноша ощутил безмерную усталость, опустошенность и боль вывихнутой кисти, но даже она не могла сравниться с остротой влаги на глазах – каплями пота…

После самовольной вылазки майора подвергли дисциплинарным взысканиям, но в лагере хранились важные документы, переписки, которые привели к краху других ячеек, за что Третьего не отправили под трибунал за смерти подчиненных, но сослали в гарнизон посольства в Озораке, дабы генерал Рюс снова выбил юношескую дурь, как позже ему по секрету сообщил посол…

В соседних с Пятой камерах были и другие заключенные, но они отказывались говорить с ней потому, что за каждое слово платились пальцем. Одиночество цеплялось в ее вены, а клетки находились, похоже, ближе к оживленному порту: девушка порой слышала приглушенный смех и пустые разговоры о погоде, которые приносили через трещины в земле капли – они были единственным спасением от жажды. Девушку несколько раз выводили лишь для того, чтобы она возжелала вернуться: боль от физических и психических пыток затмевала разум, но только на пятый или шестой, сложно было сосчитать, она перестала чувствовать, наблюдая как тени омерзительно глумились над ней.

Когда Пятая надоела одноглазому, дверь клетки стала реже скрипеть: уже только для того, чтобы бросили баланду, ведь «мертвые стоят дешевле». В очередной раз петли решетки завыли, но позади тюремщика послышалось крики, треск и выстрелы, он бросился проверять, что случилось, даже не заперев дверь – девушка не решилась выходить. Не решилась и когда труп надзирателя скатился по лестнице, и какие-то пыльные люди забежали внутрь, открывая прочие камеры. Мужчина с сединой, покрывавшей только часть макушки, подбадривал, заверял, что им никто не причинит вреда – никто не ступил за порог, пока этого не сделала Пятая. Скользкие от крови руки поддержали ее и вывели на свет, очистивший сухие глаза знойным пламенем.

После из подвала вытащили других, которые сопротивлялись, но были слишком голодными, чтобы препятствовать. Полуседой мужчина представился Альфредом и попросил проследовать за ним, учтивость голоса с опасной ноткой заставила повиноваться всех.

Они прошли через ворота в просторный двор, где стояло ещё больше охраны. Альфред скрылся в самом хорошо сохранившемся доме, а после вышел оттуда позади статного мужчины. Принц! Пятая поняла это до того, как он представился, и вовсе не потому, что движения Альфреда, казавшегося раньше вершиной властности, были скованными в покорности. Она поняла, взглянув в позолоченные глаза, на чьих сферах вихрями неслись облака, вид которых девушка едва могла вспомнить. Она поняла по безупречной осанке и отточенному стальному плечу, которое выказывалось из-под одеяния не достойного Принца. В его тени стоял отец и ожидал, пока небесный закончит речь вербовки. Сладкий голос отбивал низменные запахи, царствие которых презирал в своем замке.