– Простите пожалуйста, а как долго нас планируют здесь держать? – вежливо уточнил Вогт у стражника.
– До утра, бродяжье отребье, – ответил стражник.
– О, – обрадовался Вогт. – Всего-то. Я опасался, что нас засадили лет на десять.
– Утром придет судья и черканет свою подпись в приговоре. После чего вас вздернут, – ухмыльнувшись, пояснил стражник.
– Ну что ж, – с улыбкой сказал Вогт, когда за стражником захлопнулась дверь, – у нас вся ночь свободна.
Наёмница снова плюхнулась на пол. Кровь все еще текла у нее из обеих ноздрей.
– Идиот, – гнусаво проговорила она. – Скотина тупая.
– Тебе больно? – обеспокоенно спросил Вогт. – Приподними-ка голову, не держи ее опущенной, как сейчас.
– Это все из-за тебя! – задрав голову, прошипела Наёмница. – И как быстро нас схватили! Уверена, эти твари-рабы просто устали мотаться по городу, пошли сдаваться и заложили нас!
– Послушай, – перебил ее Вогт. – Игра только началась. Я бы не стал ожидать значительных трудностей на первом этапе…
– Но мы уже проиграли! – закричала Наёмница, выплевывая носом кровавые брызги. – Я не хочу умирать!
– Мы не совершили серьезных ошибок…
– Если бы ты не отвлек меня своими воплями, я бы успела пырнуть того урода и сбежать!
– Если бы ты… если бы я не остановил тебя, все обернулось бы куда хуже, – твердо возразил Вогт. – Ты сама виновата в том, что твой нос кровоточит. Я же предупреждал – нам нельзя брать оружие. Почему же ты не послушалась?
Его голос звучал сердито. Действительно сердито. Наёмница уставилась на Вогта во все глаза.
– Оружие – часть их игры, – продолжил он. – То, что ты делаешь для победы в их игре, приводит к поражению в нашей. За сегодняшний мелкий проступок ты уже расплатилась разбитым носом. Но если ты совершишь что-то более серьезное… последствия будут непоправимы.
– Подожди-ка… нам нельзя никого убивать, это ты пытаешься мне объяснить? – поразилась Наёмница.
На лице Вогта отразилась борьба противоречий.
– Отвечай, – жестко приказала Наёмница.
Вогт медленно, неохотно кивнул.
– Говори!
– Не в такой формулировке. Мы в обители никогда не произносим это слово.
– Чего? Мы не в твоей сраной обители! – отрезала Наёмница. – Да и нет ее больше, вашей обители. Монашки помёрли, служба закончена.
Вогт нахмурился.
– И что за это слово такое? А, – догадалась Наёмница. – «Умереть». Вы не произносите слово «умереть».
– В слове «умереть» нет ничего ужасного. Это естественное завершение жизни. Никто не способен жить вечно. Да и едва ли кто-то хотел бы.
– Ну, значит тогда «убить».
– А вот это неестественное завершение жизни, – ответил Вогт, ежась как от холода. – То, чего вообще не должно происходить.
– Животные тоже убивают.
– Ради выживания, по необходимости. Люди делают это по-другому. Со злостью.
– Скажи – «нам нельзя убивать», – потребовала Наёмница. Кровь уже текла не так активно, но противно стекала по губам. Ощущать вкус жирных соленых капель было омерзительно.
Вогт молчал. Наёмница ввинчивалась в него взглядом до тех пор, пока он не сорвался:
– Я не могу! Да, теперь… теперь я нахожусь в другом месте. Но все еще не могу заставить себя.
– Какой вообще смысл запрещать слово? – разозлилась Наёмница.
– Потому что невозможность и неприятие слова порождают невозможность и неприятие действия.
– Да как же оно невозможно? – усомнилась Наёмница. – Еще как возможно. Вот возьму и сверну тебе шею. Молча.
– Если у тебя нет слова, чтобы обозначить действие, ты не сможешь даже задуматься о подобном поступке.
