– Бредни это все, – отмахнулась Наёмница. – Это просто слово, и все. Ну, говори!
– Сказав слово, я обрету возможность совершить поступок.
– Ну, я не думаю, что ты немедленно ринешься рубить всех подряд. И потом, завтра мы сами будем мертвые и холодные.
– Хорошо, – сказал Вогт и замолчал.
– Ну-ну-ну, – поторопила Наёмница.
Он молчал.
– Давай, попытайся. Это совсем просто: «Нам нельзя никого убивать!»
– Нам… нельзя… никого… убивать, – неуверенно повторил Вогтоус, и зрачки у него стали огромными, как луны.
– Хорошо, – похвалила Наёмница, едва уловимо улыбаясь. – Но что все-таки произойдет, если мы…
Вогт побледнел.
– …нарушим это правило? – невинным тоном закончила Наёмница.
– Я… я не знаю, – пробормотал Вогт. – Однако абсолютно уверен: что-то по-настоящему ужасное, – затем он встряхнулся, улыбнулся и принял прежний беззаботный вид. – Какая разница. Мы в любом случае не станем этого делать.
– Но… – еще раз попыталась Наёмница.
Вогт не слушал ее, старательно дергая заведенными за спину руками.
– Когда они связывали меня, я незаметно повернул запястья, чтобы не позволить затянуть веревку туго. Возможно, я смогу ее снять.
Спустя пару минут попыток, к величайшему изумлению Наёмницы, веревка упала в солому.
– Повернись.
Он развязал руки и ей. Наёмница с удовольствием пошевелила затекшими кистями, а затем провела под носом тыльной стороной ладони, пытаясь стереть кровь, но в итоге лишь размазывая ее по всей физиономии.
– Это основное правило игры, – тихо пояснил Вогт, усаживаясь рядом с ней на солому. – В ней много правил. О некоторых ты со временем догадаешься и без моих указаний. Так будет даже лучше – то, до чего мы дошли своим умом, усваивается накрепко. Чтобы ни случилось, не тревожься и помни: пока мы не нарушаем правила, с нами не случится ничего по-настоящему плохого.
– Смотря что считать по-настоящему плохим, – возразила Наёмница и устало положила голову на колени. – Я не могу поверить в происходящее. Я словно во сне. Все очень странно.
– Разве тебе не нравится происходящее?
Наёмница подняла голову и долго всматривалась в густеющую темноту – солнце снаружи почти село.
– Не знаю, – честно призналась она. – Прежде я никак не оценивала события моей жизни, так нечего и начинать. Разве это важно? Ничего-то мои раздумья не поменяют.
– Да, но все изменения, прежде чем воплотиться в реальность, сначала зарождаются в мыслях.
– Не говори мне таких вещей, я все равно не понимаю. Что будем делать?
– Ждать рассвета, наверное, – Вогт лег на солому и закрыл глаза. – Поговори со мной, – мягко попросил он.
Его мягкий голос обволакивал в темноте, как одеяло. Глаза Наёмницы закрылись. Она не знала, как можно успокоиться в такой ситуации, и тем не менее вдруг успокоилась.
– Я не хочу разговаривать.
– Пожалуйста.
Она фыркнула:
– Зачем?
Глаза Вогта сверкнули в темноте.
– Я многое понимаю в тебе, но почти ничего о тебе не знаю.
– Ну и что? Я тоже почти ничего о тебе не знаю.
– Тогда я тебе расскажу… Я был воспитан в обители. Мои настоящие родители мне неизвестны. Моего приемного отца звали Ветелий. Он был основателем Ордена и самым добрым человеком, какого я только знал… Когда мне исполнилось десять лет, он рассказал мне, как нашел меня. Однажды он покинул пределы обители, отправившись в одно из тех путешествий, в которых он разыскивал наших новых братьев…
– Вербовка, – пробормотала Наёмница. – Вот не могут умалишенные тихонько сидеть в своем гнезде. Нет, им надо тащить других.
