– Совсем скоро, – пообещал он. – Быть может, сейчас.
Он помог ей подняться.
Стрела вонзилась в плечо пленника позади. Тот вскрикнул, но устоял. Следующая стрела скользнула возле лица Вогта, чиркнув оперением ему по носу. Третья стрела метнулась между раненым и Вогтом. Первые всадники, в одеждах таких же ярких и хищных, как оперение их стрел, промчались мимо, не задев пленников. Последующие врезались в шеренгу, подминая ее под себя. Теперь все пленники оказались на земле. Конские копыта ломали и давили. Крики наполнили воздух.
И только Наёмница и Вогт остались на ногах.
– Бежим! – крикнул он и тут же рванул куда-то в сторону, натянув веревку между ними. С остальными пленниками их теперь ничего не связывало.
Наёмница побежала, спотыкаясь о траву и едва не падая. Ее сердце оглушительно билось. Прочь от врагов, прочь от смерти. Только бы никто не заметил их, не выстрелил в спину…
Обессилев, они рухнули в заросшую травой ямку и сжались, будто кролики. Бежать они уже не могли. Вогт дышал с хрипом. Лошадь с ярким всадником перемахнула ямку прямо над их головами. И еще… Одно конское брюхо сменялось другим.
– Не смотри, – сказал Вогт и обвил Наёмницу кольцом связанных рук, прижимая к себе. Она уткнулась лицом в его мягкую грудь с совершенно неразвитыми мускулами и закрыла глаза. – Ты невидимка, – прошептал Вогт. – Мы невидимки. Поэтому они нас не заметят. Они ничего нам не сделают; они нас не видят.
Наёмница все еще не до конца понимала, что случилось. Как им удалось освободиться? Неужели одна из стрел кочевников перебила веревку? Каков вообще был шанс, что это произойдет?
«Невероятно, – сказал она себе. – Это слишком невероятно».
Всадники пролетали над ними, как птицы.
Все стихло, темнота в голове рассеялась. Наёмница слышала лишь глухие частые удары собственного сердца. С каждым ударом в висках будто взрывались сосуды – первое ее ощущение. А второе – ощущение соприкосновения их тел. Это не было неприятно, вовсе нет. Это было невыносимо. Ей стало неловко, затем страшно, а затем – стыдно за свой страх, так что она отодвинулась так далеко, как только смогла, ведь они все еще находились в тесной ямке, поросшей травой, связанные одной веревкой.
– Вот видишь, – сказал Вогт. – Они нас не заметили. Говорил же я – мы превратились в невидимок.
– Они проносились над нами очень быстро, – пробормотала Наёмница, не решаясь возразить прямо и этого также стыдясь. Она умела быть по-настоящему грубой (и была очень грубой), но с этим человеком не знала ни как себя вести, ни какой быть. – Веревки не развяжутся сами собой, – угрюмо буркнула она затем, снова предпринимая попытку развязать узел зубами. Нет, без толку. Тогда она яростно вгрызлась в веревку, не обращая внимания, что ранит десны. Она подцепляла зубами отдельные волокна веревки и рвала.
Вогтоус глядел на нее с удивлением.
– Это так выглядит, как будто ты питаешься веревками и вот уже неделю голодала, – заявил он.
Наёмница бросила на него враждебный взгляд, продолжая тянуть и рвать, не жалея зубов. Еще немного усилий – и вот она, свобода. Наёмница сбросила ненавистные путы. Веревка пропиталась кровью, сочащейся из запястий. Вкус крови расходился во рту. Она посмотрела на Вогта, преодолевая соблазн бросить его в беспомощном состоянии и уйти. Нет, скорее преодолевая соблазн помочь ему.
Она проиграла.
– Руки, – коротко приказала она монашку.
