Игра как жизнь. Часть 2 - страница 30

Но это когда еще будет, а пока папа молод и вся жизнь впереди. Сохранившиеся фотографии дают нам возможность увидеть эпизоды этой жизни.

Справка из рентгенкабинета Омска, 1936 г.

Фотографии этого периода в семейном альбоме имеются, в том числе и и очень хорошего качества. Начну со сделанной в ателье и вставленной в паспарту с тиснением, фотографии, на которой отец сфотографировался вместе со своим другой – Н. Максимовым (если я не ошибаюсь: подписей нет). Видимо, это «торжественное» фото делалось в связи с окончанием «Сибаки». На обороте надпись: «На долгую память дорогим родителям и сестренкам от сына и брата. 10/IV-29. Омск.» Поскольку я был свидетелем несколько недоуменной реакции современных людей на эту подпись, исполненную в старорежимной речевой стилистике, поясню, что не надо размышлять над тем, кто из изображенных «сын», а кто – «брат». Высказывание сделано от одного человека (Н. Белкина) двум адресатам: родителям – в качестве сына, и сестрам – в качестве брата.

Н. Максимов (слева) и Н. Белкин (справа). Омск, 1929 г.

Среди развлечений тех лет, несомненно, был и кинематограф. Я помню, как отец рассказывал о просмотре им кинофильма «Броненосец „Потемкин“», о том ошеломляющем впечатлении, которое произвело знамя, внезапно вспыхнувшее на экране настоящим красным цветом! В то время цветного кино еще не существовало, авторы фильма вручную, кадр за кадром раскрасили красным лаком полотнище развевающегося стяга. Так было сделано для премьерного показа в Москве, в Большом театре. Где и когда это видел отец – не знаю, память не сохранила. Может, и в Москве, а, может, и в Омске…

Несколько эпизодов о самой учебе. Павел записал кое-что о специфическом жаргоне студентов тех лет.

Они не отправлялись на каникулы, вместо этого говорили «летние вакации». Зачётные книжки у них были, только назывались они иностранным словом «матрикул». Вот рассказ о нерадивом студенте, однако же, сумевшем получить незаслуженный зачёт. Он просто явился к профессору, открыл «матрикул» и, показав нужное место, сказал: «Вот здесь распишитесь, пожалуйста». Преподаватель расписался, присутствующие недоумевали. Не исключено, что студенты могли кое-что не знать и исказить реальность в своём воображении.

Добавлю и я запомнившийся мне из рассказов отца эпизод сдачи экзамена по политэкономии. Во время экзамена преподаватель вышел покурить, а с ним и курящие студенты. В ходе перекура преподаватель достал из кармана коробок спичек, потряс перед всеми и спросил: «Что это такое?». Самый находчивый быстро сообразил и ответил: «Продукт производства!». Преподаватель хмыкнул и сказал: «Молодец» давай матрикулу». Из этих эпизодов – забавных, потому и памятных – не следует делать вывод о том, что уровень требований был низким и безответственным.

Пивной зал «Красный пекарь». Омск, 1920-е гг.

Думаю, что студенты Сибаки жили так же весело, как и все студенты во все времена. Помню, скажем, эпизод, рассказанный мне отцом, когда мы гуляли по улицам Кишинева, а впереди нас шел человек, вызвавший следующее воспоминание. «Когда я учился в Омске мы с ребятами, случалось, хулиганили. Однажды идем по улице, а впереди нас какой-то человек в модном пальто с длинным разрезом сзади и в папахе. Ну, мы ему и говорим – Эй, ты с дырой на жопе и в шапке хером».

Вместо «хера» было, возможно, и кое-что покрепче, хотя, надо сказать, батюшка никогда не ругался. Однажды я был изобличен родной матерью в жуткой площадной брани: я ударился головой о перекладину на чердаке сарая возле помойки во дворе нашего дома в Кишиневе, – мы там с ребятами играли. А мама как раз в это время выносила мусор и не только услышала, но и узнала мой голос, выражавший в кратких и смачных выражениях досаду от собственной неловкости. Я был за это «прорабатываем» матерью дома, а отец рассказал следующую историю.