Для начала Яника клятвенно пообещала психиатру, что повторять попытку не планирует, и с «вязок» ее сняли. Это первое, что хотят слышать эскулапы психосоматики от человека, чьи предплечья похожи на вспаханное поле.
Далее нужен был внешний усугубляющий фактор, и Лазарь нашел его. На третий день в стационаре, в одной из бесед с врачом, Яника обмолвилась о противозачаточных препаратах. Дело в том, что гормоны, которые в них содержатся, могли усилить депрессию. Это обстоятельство скостило ей срок в два раза. Купила Яника таблетки на самом деле или нет, Лазарь так и не узнал.
На третьем этапе шла работа с «властями». Участковому об изнасиловании Яника ничего не рассказала («Говоришь, синяки получила, когда поскользнулась на гололедице?»). Она вообще не упоминала отца. Никакой экспертизы, конечно, никто не проводил. Покупку противозачаточных объяснила отношениями с Кириллом – тем белобрысым на папиной тачке. Теми же отношениями (а точнее, их разрывом) была вызвана депрессия.
Прямое попадание! Именно такого признания от нее и ждали врачи. Несчастная любовь в анамнезе молодых суицидалов – обязательный и, во многом, определяющий фактор для тамошних мозгоправов при вынесении вердикта.
Все прошло как по нотам. Первое, второе, третье – и уже через неделю пациентка Исакова готовилась к выписке. В больнице Кирилл ни разу ее не навестил. Зато Калим – он же Калимов Николай Петрович – приходил часто. По крайней мере до тех пор, пока не убедился, что падчерица не намерена упрятать его в тюрьму. Он даже приносил гостинцы в отделение.
Лазарь видел его лишь однажды, издалека, в день выписки Яники. Калим вышагнул на проспект из ворот больницы – такой же огромный, как и в инсоне, совершенно опустошенный и на сто процентов подвластный Ведущему. Эта пустота бросалась в глаза. Карающая длань правосудия была для него теперь как мертвому припарка. Никакому исправлению он уже не подлежал. Кажется, в уголовном праве таких признают «невменяемыми».
Следом за Калимом показалась Яника. Бедняжка держалась рядом с отчимом, как забитая собачонка на привязи у хозяина-живодера. Швы на руках еще не сняли, торчавшие из рукавов куртки ладони были обернуты в бинты. Оказавшись на оживленном проспекте, отец и дочь разделились – Калим быстро затерялся в потоке пешеходов, а Яника осталась стоять посреди улицы, и людской поток обтекал ее, как ручей обтекает торчащий из воды камень.
Лазарь и Сенсор, все это время наблюдавшие за ней из припаркованной на обочине машины, одновременно открыли дверцы.
– Привет, – сказал Лазарь, подковыляв к Янике на костылях. И заявил сразу в лоб: – Скорее всего, ты меня не помнишь, но я тот, кто вытащил тебя из петли.
Девушка уставилась на него такими глазами, что стоявший рядом Сенс не выдержал и добавил:
– Фигурально выражаясь.
Так они познакомились в третий раз. С тех пор они виделись еще четырежды, и это были самые странные четыре свидания в жизни Лазаря. Возможно, потому, что на свидания в привычном смысле этого слова они не тянули вовсе. Для Лазаря эти встречи являлись некой попыткой сблизиться и заслужить хоть какое-то доверие перед тем, как перевернуть с ног на голову всю ее жизнь. Для Яники – попыткой вернуть эту жизнь обратно на ноги.
Сначала дела шли неважно – девчонка упиралась и настырничала, отказываясь признавать наличие проблемы. Но постепенно лед отрицания треснул, и контакт наладился. Как любой человек, брошенный на надувном плоту посреди открытого океана, Яника хотела, чтобы ее нашли. Лазарь считал, что сделать это нужно как можно быстрее, – надолго оставаться в открытом море наедине с отчимом ей было просто небезопасно.
