В дверь позвонили. Лазарь обтер руки о штанины, сделал музыку тише и пошел открывать.
В дверях стоял розовощекий и припорошенный снегом Сенсор.
– Ну и дыра! – с ходу заявил он. – Я бы тебя на Антарктиде быстрее нашел.
– Хорошая попытка, но я не съеду.
Затею с мастерской Сенсор категорически не одобрял, но пытался всячески это скрыть. Официально он поддерживал Дару – та просто взбесилась, когда узнала, как и на что расходуются деньги Марса. Но Лазарь знал, что есть и другая причина. Сенс скучал…
Впрочем, как и сам Лазарь. Лучше Сенса у него друга нет, хотя в данной ситуации такая формулировка не совсем верна. Слово «лучше» подразумевает наличие альтернативы – должен быть, по крайней мере, один человек, способный составить конкуренцию. В случае Лазаря Сенсор был вне конкуренции.
Они дружили с самого детства. Вместе росли, вместе служили в армии, вместе работали, а до недавнего времени и жили под одной крышей. Лазарь всегда был с «закидонами», как называла это мать Сенса. Что касается ее сына, то, по счастливому стечению обстоятельств, он родился с неисчерпаемым, прямо-таки христианским терпением к людям и их «закидонам». Это врожденное уродство плюс немного удачи (чета Райновских переехала на улицу Лазаря сразу после рождения Сенса) и заложили основу будущей дружбы.
Вся история их отношений насчитывала одну-единственную серьезную ссору. Шел девятый класс школы, дело было в раздевалке перед первым уроком. Пустяковая размолвка из-за очередного прогула занятий в пользу кинотеатра, в котором Сенс отказался участвовать, благодаря бескостному языку Лазаря переросла в настоящую склоку. Дело едва не дошло до рукопашной. Вовремя остановился Сенс – как всегда.
Лазарь тогда наговорил ему кучу гадостей. Он умел ударить по больному месту, когда хотел. Нащупав болевую точку, он проезжался по ней снова и снова, пока не раскатывал до размеров кровоточащей мозоли. Независимо от степени правоты (или неправоты), его слово должно было остаться последним.
В то время Сенс имел проблемы с лишним весом и соответствующие комплексы, которые компенсировал усердной учебой. В этом направлении Лазарь и повел атаку. Его так понесло, что скоро диалог больше напоминал монолог. Сенс оставил всякие попытки защититься и просто слушал. Когда поток помоев на его голову иссяк, он сказал одну вещь, которую Лазарь запомнил почти дословно:
«Людям нравится общаться с тобой, Лазарь. Им легко в твоей компании, даже когда ты ведешь себя как плюющийся верблюд. Но тебе плевать и на это. Твой плевок только в тебя попасть и не может. Ты мог бы иметь миллион друзей, но вместо единицы с шестью нулями у тебя осталась единица. И эта единица – я».
В тот день Сенс прогулял все уроки. Лазарь, напротив, не пропустил ни одного. Сидя на галерке, в полном одиночестве, он снова и снова повторял в уме отповедь Сенса, словно вызубрить ее наизусть было домашним заданием, которое он не успел подготовить в срок.
Они не общались две недели – самые ужасные две недели в жизни Лазаря. В конце концов он заговорил с Сенсом первым. И первым извинился. С тех пор плеваться Лазарь так и не перестал, но всегда соизмерял количество слюны, когда дело касалось его лучшего друга. Всего, что осталось от единицы с шестью нулями.
Сенсор смерил прихожую придирчивым взглядом:
– Было бы откуда съезжать. Сюда и даром не каждый въедет.
– Ревность к людям унижает, но ревновать к квартире – здесь уже глубинные психологические комплексы. Не унижайся, Карлсон, ты по-прежнему лучше собаки. Хотя в том, чтобы не видеть каждое утро твою заспанную рожу, есть своя прелесть.
