Свидание звучало, как припев
песни, что благословлялась Богом…
От любви к Марине ошалев,
ты уж не был одиноким волком.
Ваша ослепительная связь
виделась не то что эпатажем,
но шумихой всё же взорвалась
в сереньком «совке» тогдашнем нашем.
Но параллельно быть ещё могли
интрижки или разовые хо́дки,
без коих ты – как лодка на мели,
ты не был никогда такою лодкой…
Матушка моя, журя порой
за то, что ты был вечный полуночник,
бывало, спросит шуткой озорной:
– Ну, как дела, шалун-многостаночник?
На что ты тоже шуткой отвечал,
мол, еле успеваю всем на зависть,
над песнями колдую по ночам,
тогда любовью уж не занимаюсь…
Покой тебе был попросту смешон,
ты был во всём безудержный трудяга,
и, несмотря на пакостность времён,
упрямо только вверх шёл шаг за шагом,
частенько недовольный, что посев
не те давал вдруг всходы ненароком…
Твой натянутый струною нерв
творчества
был жизни тайным роком.
Ты не зря не ставил ни гроша
времени, когда вдруг не случалось
рождение стихов, когда душа
вдохновенья не ловила радость.
…Любым страстям отмерен, видно, срок,
и ваши бесконечные разлуки,
в конце концов, приблизили итог —
брак треснул, не разъяв пока вам руки.
И стал, похоже, тяготиться ты
прекрасной вашей необычной связью,
а прежняя любовь до немоты
перекликалась с тайной неприязнью.
Менять судьбу недоставало сил,
ты волочил ваш брак, к нему привыкнув,
но сей союз тебе уж был не мил…
Уход твой – как безвыходности выкуп.
Слуга театра и заветных струн,
ты, как герой одной из своих песен,
был тоже врун, болтун и хохотун
и слыл таким, блудя и куролеся.
…Случились непростые времена,
когда мне помощь друга непреложно
ощущением плеча побыть должна —
иначе всё же узы дружбы ложны.
Я его плеча не ощутил,
или он бессилен был помочь мне,
но с тех пор надёжный дружбы тыл
стал, увы, иллюзией побочной.
Ну, а потом предлог cherchez la femme
вдруг влез наветом в наши отношенья,
чтобы идти за нами по пятам,
и этим углубляя отчужденье.
Исправить что-то – всё равно, что тут
метаться в выяснений паутине,
иль рядовой опровергать абсурд,
или уют искать на гильотине…
Вот так мы отдалились навсегда,
хотя пересекались вновь и часто,
да и к прежней связке сквозь года
ощущали всё же, что причастны.
Я понимаю, кажется, теперь,
причину, нас разведшую когда-то,
как одну из множества потерь,
в коей быть не может виноватых.
Просто дружба – молодости клон,
время шумных сходок и пирушек,
замыслов стремительный разгон
и мельканье ветреных подружек.
Вспомнился охотничий рассказ,
словно чтоб в сюжет добавить строчку,
ибо он был именно про нас:
большие лоси бродят в одиночку…
И когда мы встретились, считай,
за три года до твоей кончины,
радость этой встречи невзначай
огорчила лёгкая кручина.
…Майский праздник. В Красную Пахру,
а точней, в дом творчества «Известий»,
по делам я в этот день махнул,
парканулся в отведённом месте,
рядом с «Мерседесом» —
я-то знал,
кто машины сей владелец знатный…
Тут как тут и ты, как будто ждал
нашей встречи, столь невероятной.
Мы обнялись.
– Ну, как дела, Васёк?
– Нормалёк. Ты как здесь?
– Да Марина приехала и на один денёк
зб город смотать уговорила.
Я сауну сейчас тут заказал.
Пойдёшь?
– А то, Васёчек! С наслажденьем…
Той сауне я ставлю высший балл,
как нашему забытому общенью.
Мы провели с тобой там шесть часов,
разговором насладясь и паром,
не ведая, что промельки годов
не наградят нас вновь столь щедрым даром.
Как будто прежней дружбы ренессанс,
хотя, казалось бы, какая малость…
