молчавший до поры:
«Да бросьте вы, ребята,
да все они воры,
как те воры в законе,
которые царят,
на нарах лёжа в зоне,
и только чифирят
да держат толковище
средь избранных блатных,
других держа за нищих
да за рабов своих.
Все их квартиры, дачи,
машины и чины,
они, всех нас дурача,
украли у страны.
Мы все для них – шестёрки,
нам с барского стола
объедки да ошмётки…
Моя бы власть была,
да я бы их, подонков,
давил, едрёна мать…»
Одёрнули негромко:
«Ну, хватит выступать».
(Немыслимо далёко
хмельной храбрец зашёл,
и мог бы выйти боком
ему такой прокол.)
Притихли. Промычали
затёртый анекдот,
скорей пройти не чая
опасный поворот.
«А ты чего, Серёга,
молчишь про своего?»
– «Да я совсем немного
пока возил его».
Серёгу-бедолагу
жалели все сейчас.
Попал он в передрягу —
напился как-то раз.
И после этой пьянки
(не вышло скрыть конфуз)
перевели с Лубянки
в писательский Союз.
И одного из штата
его секретарей,
тоскуя виновато,
теперь возил Сергей.
«Он чокнутый немного
и жадный, как шакал.
Под “банкой” всю дорогу,
в упор бы не видал».
– «А пишет что?»
– «Не знаю. Спросите у него.
Я книжек не читаю,
пока не до того.
Какие-то поэмы,
как будто про войну.
Его бы мне проблемы,
ему – мою вину…
Навара – никакого.
Попал я – как в тюрьму.
Так вышло бестолково…
Не дай Бог никому».
Участливо молчали,
мол, да, не дай, Бог, нам,
и от его печали
спешили по домам.
И каждый, так невинно,
подумал не впервой,
что жизнь его – малина
в сравнении с любой,
той, что в его отчизне,
бредущей в никуда,
под стать убогой тризне,
продлённой на года…
