Под аккомпанемент «Аве Мария» в костёле гремели автоматные очереди.
– Куда катится человечество? – кряхтел наутро горбатый уборщик, выметая человеческие останки.
Мексиканец был нетороплив и стар, словно идолы ацтеков. Между морщин на испечённом солнцем лице не поместился бы и москит. Их причудливый узор напоминал следы взбесившейся газонокосилки. Узловатые пальцы привычно сжимали метлу. В какой момент она сменила мачете, он не помнил – не придавал этому значения: часы нужны суетливым. Христос обходился и ни к кому не опаздывал.
Присыпал кровяные потёки песком. Полуденный зной и ветерок довершат начатое.
Старик оглядел пустынный бар и, потревожив дюжину грузных мух на луже пульке1, прошаркал на открытую веранду.
– Отчего ты не пишешь про диктаторов?
Седой мужчина перестал грызть карандаш и опустил его в бокал с «Маргаритой». Помешал. Кусочек лайма, сорвавшись вниз, крутился в образовавшейся воронке. Лёд давно растаял, остудив южный темперамент северным хладнокровием.
– Они не стоят чернил и бумаги. Правда, Кончита2?
Хозяйка борделя поскребла кончиком толстой сигары в давно не чёсаной гриве.
– Гореть им в аду, сукиным детям! Извращенцы.
Королевский гриф плавно опустился на соседний столик. По всему выходило, что он был сегодня доволен: в его когтистой лапе матово отсвечивала перстнем с крупным фальшивым бриллиантом успевшая почернеть кисть.
– Тебе неинтересно читать обо мне?
– Я неграмотный, – старик допил El desierto3 и разжёг остывшую, побитую временем трубку.
– Счастливец. Грамотность возводит барьер между человеком и Богом.
– Верно. Мои клиенты чуют женщин через стенку. Им путеводители ни к чему, – донна Роза закашлялась скрипучим прокуренным смехом.
Птица шумно втянула воздух с гор.
– Так пахнет Вечность. И не родились ещё слова, способные передать этот запах. Разве что краски? – обратился седой к грифу.
Стервятник промолчал. Рисунок его иссечённого клюва удивительно напоминал морщины старика.
