– Нам-то какая печаль? Лежит себе и лежит. Мы не археологи.
– Не чувствуешь ты ничего, Леша, – укорил его Фомичев. – А меня эти курганы в депрессию вгоняют. Среди них так легко с лица земли исчезнуть. Как и не было тебя…
Он встал с кучи хрустких стеблей и ушел в просвет меж корявых мшистых стволов. Касаткин остался сидеть. Настроение скисло, отпало желание насвистывать песенку про ушедшее лето. А все этот пессимист! Депрессия у него… Не надо вести себя по-детски и в каждом видеть недруга – тогда и не будет депрессий.
Так рассуждал Касаткин, шагая к лагерю. Но, не дойдя метров двести, взял и свернул в сторону. Денис, блин! Разбередил душу своими сантиментами… Расхотелось идти в общество. Сейчас бы побыть одному, поразмышлять, извилины в порядок привести…
Шел, шел и дошел до поселка. А там чайная, столики прямо на улице. Кормили за флотский кошт неплохо, не жадничали, но одно дело, когда ты обедаешь в буфете по расписанию и ешь, что дают. И совсем другое, когда можешь занять по-человечески отдельный столик, полистать меню, заказать все, что требует твоя утроба, и сидеть, наслаждаясь вольной волей, под сенью тополей, никуда не торопясь.
Устроился Касаткин на плетеном стульчике, жевал свиную котлету, запивал морсом из черной смородины и знать не знал, что под сводами корпусов, где поселились его партнеры по команде, происходит нечто очень нехорошее.
Началось с того, что Анисимов заявился в расположение «Авроры» пьяным. Было бы это при Башкатове – приняли бы как должное, но после назначения Клочкова и памятной сцены на собрании Анисимов держался, на тренировки приходил исключительно трезвым и не давал повода усомниться в своей дисциплинированности. А тут хлоп! – и пришлепал на рогах, в руке надпитая бутылка дешевого «Колоса». Лыка не вяжет, лыбится.
Бутылку у него отняли, сунули головой под струю холодной воды, но это не помогло. Анисимов мычал и не в состоянии был объяснить, где и в честь чего так налакался. Совместными усилиями его закинули на койку и до утра оставили в покое.
К ночи, когда Касаткин уже вернулся в свой корпус и готовился ко сну, лагерь облетела новая весть: пропал Денис Фомичев. Его видели за завтраком, когда произошла стычка с Анисимовым, впоследствии он отправился в лес, и на этом сведения о его местопребывании заканчивались. На вечернюю поверку он не явился, у себя в комнате не ночевал, не пришел и утром.
Обеспокоенный Петрович учинил расследование. Стал выяснять, кто, когда и при каких обстоятельствах видел Фомичева последний раз. Вспоминали, вспоминали и сошлись на том, что как ушел Денис в сосняк, так больше и не показывался.
– Погодите! – сказал тогда Касаткин. – Выходит, после меня его никто не встречал?
Денис ушел в просветы меж деревьев и с той поры сгинул. Дотошные расспросы ни к чему не привели. Был человек, и нет человека. Как корова слизала.
Ждали еще сутки, звонили знакомым в Ленинград. Теплилась надежда, что он там… Перемкнуло парня, съехал с базы, никого не предупредив, вернулся домой, в комнатушку, выделенную государством после интерната.
Ан нет, не возвращался, не объявлялся. Соседи божились, что не видели его с тех самых пор, как отбыл он вместе с командой на отдых. Родни нет, знакомых – раз-два и обчелся. И кого ни спроси, твердят наперебой: ничего не знаем.
Прошел еще день, лагерь гудел, как пчелиный улей. Даже те, кто никогда бы судьбой Дениса не обеспокоился, начали роптать: что происходит? Игроки пропадают!
