Однако сейчас крымцы сидят смирно – после того, как русские воеводы прогнали с позором очередного охотника пограбить столицу и увести полон, хана Казы-Гирея. И Английский двор достаточно просторен, чтобы и в подвале, и на чердаке хранить многие купленные в Москве и ждущие отправки в Лондон товары: выделанные кожи, пушнину, конский волос, свиную щетину, гусиный пух. Там же были доставленные морем в Холмогоры, а оттуда водой в Вологду, а из Вологды уж на санях либо на телегах привезенные английские товары: от ограненных драгоценных камней до оружия.
Вечерело, смеркалось, наступала пора зажигать свечи. В Казенной палате Английского двора до сих пор почти все были заняты делом. Истопник, стоя на коленях перед изразцовой печью, закладывал туда поленья. За длинным столом сидели писцы-англичане, уже лет по двадцать жившие на Москве, и вполголоса сверяли записи в толстых книгах, сшитых толстыми шнурами. При них было несколько купцов, ведущих тихие деловые разговоры. Парнишка расставлял подсвечники, прибирал опустевшие плошки, в которых обычно писцы и приказчики Английского двора держали орешки, приносил новые – до ужина еще было немало времени, требовалось подкрепить силы.
Под окном пожилой писец, сидя за небольшим столиком, писал под диктовку письмо. Диктовал мужчина, годами – чуть за сорок, одетый на русский лад, в нарядную голубую рубаху по колено и шелковый полосатый зипун. Его трудно было отличить от коренного москвича – разве что борода имела более ухоженный вид да светлые волосы подстрижены не на Торгу, где сажают человека на чурбан, надевают ему на голову горшок и срезают все, что торчит, так что на земле образуется кошма из разномастной волосни. Человек с такой безупречной прической мог бы достойно выглядеть и при королевском дворе.
Он единственный, за исключением двоих писцов и купца-москвича, был одет по-русски, причем одет богато, и чувствовал себя в зипуне и казанской работы пестрых сапогах превосходно – да и удивляться нечему, его на Москву привез отец еще десятилетним, и по-русски он объяснялся лучше иного купчишки, прибывшего из тех северных краев либо сибирских украин, где в лесу родились, пню молились.
А бездельничал в Казенной палате один человек, мужчина тридцати лет от роду, с приметным шрамом на красивом лице – пересекавшим правую бровь и задевавшим висок. У него у одного рыжеватые пушистые волосы были такой длины, что почти достигали плеч. И он слонялся по палате, явно не зная, чем себя занять. Висевшие на стене раскрашенные карты Московского царства с прилегающими землями он уже изучил вдоль и поперек. Жители тех земель имели своих князьков, но границ не соблюдали и названий своим землям не давали – в самом деле, на что им это? Особливо ежели племена кочевые и гоняют скот с летовки на зимовку и обратно чуть ли не за полтысячи верст.
На стуле стояла прислоненная к спинке лютня, еле удерживавшая равновесие. Скучающий человек протянул было к ней руку, но передумал.
– Скорее бы ужин, – сказал он по-английски. – Хоть такое развлечение, раз других нет. Дикая страна! Как можно читать такие книги? С такими страшными буквами?
Он указал на толстую книжищу в мрачном кожаном переплете с тусклой медной застежкой.
– Ничем не могу помочь, мастер Кит. Других книг у них пока не имеется. Сядь, не мелькай, не мешай нашим людям работать, – по-английски же ответил мужчина в зипуне. – И до ужина прочитай хотя бы две страницы.
