Голоса удалились, и дальнейшая беседа потонула в шуме веселья, царящего на улицах. Кассандра беззвучно подошла к окну и, воздев руки к темному небу, воскликнула:
– Горе мне, горе! Я вижу покойников, которые пляшут и веселятся! Я вижу рабынь, которые в богатых одеждах ходят по улицам в сопровождении слуг! Я вижу воинов, заснувших вечным сном, так и не успев надеть свои доспехи! Я вижу сирот, играющих на руках у родителей! Все вот-вот свершится. И ничего нельзя изменить.
Пророчица отошла от окна и тихо села на скамью в дальнем углу своей кельи. Она замерла. И только тихое бормотание нарушало гробовую тишину ее покоев:
– Дождь не помешает огню. Нет, не помешает. Ничто не остановит гнев злопамятной Афины…
Прошло несколько часов. Должно быть, близился рассвет. Кутерьма в городе мало-помалу стихла. И лишь изредка под окнами слышались торопливые шаги запоздалого прохожего или четкая, размеренная поступь городской стражи, обходящей царский дворец.
Кассандра, словно очнувшись от забытья, подняла склонившееся на грудь лицо и тихо позвала:
– Агава, ты еще здесь?
– Да, госпожа моя, – послышался тихий и робкий голос.
От темной стены отделилась едва различимая тень, и служанка предстала перед хозяйкой, готовая исполнить ее указание.
– Сходи, посмотри, что творится в городе, – устало молвила Кассандра. – Да только не вздумай идти далеко. Просто выйди на колоннаду и глянь на город. И тут же возвращайся.
– Как прикажете, госпожа моя, – служанка склонилась в поклоне, затем выпрямилась и выскользнула из комнаты.
Спустя несколько минут она вновь появилась перед Кассандрой:
– Дождь прекратился, госпожа. Звезды, все небо усеяно ими. Как будто и не было никаких туч. В нижнем городе какой-то шум. Я видела зарево. Похоже, там что-то горит. Впрочем, пламени пока не видно…
– Это только пока, Агава, только пока, – привставшая при появлении служанки, Кассандра вновь опустилась на скамью. На ее лице, если бы у Агавы хватило в тот момент смелости поднять глаза, служанка заметила бы торжествующую улыбку. – Скучно, Агава, как скучно все знать наперед…
– Я точно знаю: это здесь, – юноша, опасливо покосившись на свою спутницу, ткнул жезлом в сторону поросшей мхом неприступной стены.
– Гермес, надеюсь, ты уверен? – высокая и прекрасная молодая женщина с голубыми насмешливыми глазами и пепельными волосами устремила на него пронзительный взгляд.
– Дверь здесь. Я расспросил у Посейдона, – подтвердил юноша уже чуть менее уверенно.
– И ты его слова запомнил точно? – женщина быстрым движением схватила Гермеса за хлену, там, где она застегивалась на шее юного бога золотой пряжкой, на которой были изображены танцующие в хороводе прекрасные юноши и девушки, и неожиданно сильно встряхнула его при этом. – Ведь если ты ошибся или, что еще хуже, обмануть меня задумал, я выщиплю все перья на твоих сандалиях крылатых. Затем я брови выщиплю тебе по волоску. Потом я выщиплю все волосы на голове твоей беспутной…
Слово «выщиплю» женщина всякий раз произносила с нажимом, как бы сама любуясь им и тем процессом, который оно описывало. Несчастный Гермес тем временем, словно тряпичная кукла, беспомощно болтался, удерживаемый мертвой хваткой столь изящной с виду руки, обнажившейся, выскользнув из-под серебристой ризы.
– Да успокойся же, Афина, и отпусти меня. И в мыслях я не держу обман, – простонал Гермес и вопросил, почти не скрывая льстивые нотки в голосе: – Кто, скажи мне, посмеет обмануть тебя, великую богиню, возлюбленную дочь отца бессмертных всех и смертных, владыки гордого Олимпа – Зевса?
