– Не тужи, – саркастически утешал тот товарища, – они всем предлагают, я тоже давал подписку, когда первый раз в Англию выезжал, иначе не выпустят… По сути, никакого реального значения это не имеет – обычный шантаж, как и вся прочая их деятельность… Просто большая сетка гребет любую рыбешку… Наплюй, разотри и забудь, как только пересечешь границу. Там у них практически не будет средств давить на тебя. Работай спокойно, да и все, если сам не дашь слабину. Вычеркни из сознания…
Остаток ночи друзья провели, блуждая по темным закоулкам деревни, продолжая наслаждаться лечебным воздухом с неповторимым запахом влажного русского леса. Уже утром, спросонку, Кранцев вспоминал, что их пригласили в какую-то избу, которая оказалась дачей известного художника-портретиста Шарова, любимца властей. Было много народу, в смысле красивых, но незнакомых женщин, чокался и обнимался с ними, без попыток клеиться, осталось смутное ощущение чего-то незавершенного, но приятного. Нетерпеливое сердце Кранцева выстукивало радостную дробь, когда он вышел в поднимающийся от реки утренний туман по малой нужде и с наслаждением справил ее у забора, не дойдя до зеленой будочки. «Рона, Сена и Гаронна, наверное, не хуже нашей Оки», – впервые подумал он о близкой загранице и вернулся в теплоту дома. Гера, раскинувшись на полатях, продолжал посапывать. Он вообще соня.
…Они познакомились на Всемирном фестивале молодежи в Берлине и сразу же понравились друг другу: оба одинаково ехидно реагировали на благоглупости Системы, не терпели дураков, чванливых начальников и партийных крикунов. А с течением времени стали обмениваться и более острыми замечаниями по поводу всего происходящего на родине счастливых рабочих и крестьян. И поскольку после этих разговоров никого из них на Лубянку не вызывали, окончательно поняли, что могут доверять друг другу полностью. Редкая вещь в совке. Кандидат наук Седин входил в группу советников международного отдела ЦК КПСС и участвовал в разработке документов и выступлений руководства по ключевым идеологическим вопросам. Свой блестящий ум он ничтоже сумняшеся поставил на службу замшелой политической системе в обмен на известные привилегии – спецснабжение и поездки за рубеж. Становиться диссидентом и атаковать мощнейшее государство казалось ему глупой и безнадежной затеей. Основной целью своей сознательной жизни Гера поставил легальный отъезд, по возможности навсегда. И гори оно все огнем. Мастер двусмысленности, он потрясающе пародировал бессмысленные речи партийных боссов, отчасти написанные им самим, и они с Кранцевым давились от смеха, наслаждаясь некоторыми пассажами из речей, скрытый стеб или абсурдность которых ускользали от бдительных контролеров из «откуда надо». Перешептывание и дурной смех друзей за закрытыми дверями кухни иногда вызывали ревнивое переглядывание супруг, остававшихся в гостиной за бокалами любимого мартини. К счастью, маленькие саркастические шедевры Седина оставались неведомы широким народным массам, впрочем, привыкшим к абсурдности советского бытия.
Понадобилось некоторое время, чтобы оба поняли, что ни один из них не сексот и не стукач. Что было дорогим подарком во времена диссидентов и рефьюзников, когда советский политический сыск зорко следил за инакомыслием. В этих условиях Гера Седин, как и его любимый литературный герой – солдат Швейк, выступал «за умеренный прогресс в рамках законности», что означало – не высовывайся или не навреди себе сам. Статус-кво в стране Советов его вполне устраивал как трамплин для будущего легального выезда в страну с мягким климатом и твердой валютой. Поэтому, в отличие от невыездного Земского, напрасно было ждать от Седина публичных бравад с антисоветским душком или неуместных шуток по адресу властей. И это еще больше сближало двух «просвещенных конформистов», как они себя называли.
