– Ну, так что там произошло? – спросил Тугаринский. – Я сейчас сдохну от любопытства!
Он сидел нога на ногу, в спортивном костюме и тапочках. Он пришёл сюда смотреть остросюжетный детектив и пока этот детектив будет занимать и развлекать его, Тугаринский останется в прекрасном расположении духа и даже будет готов рассказать всё, что ему известно. Такой расклад должны были себе уяснить все, вот потому он и припёрся к капитану в тапочках. Впрочем, такой расклад Овсянник с Балабановым уже уяснили себе, и он им был весьма на руку – сначала это настроение угадал Овсянник, а теперь и Балабанов решил разыграть ту же карту. Предлагая собравшимся подробно вспомнить все события вчерашнего вечера, он обратился именно к Тугаринскому. Тем более, что уж его-то имя-отчество Балабанов знал очень хорошо, в отличии от имен некоторых иных своих свидетелей.
– Борис Соломонович, – начал Балабанов, – а вы когда вчера появились в ресторане «Москва»?
Боря довольно хмыкнул и с шутками-прибаутками, но очень подробно принялся рассказывать. За ним сразу потянулись остальные. Кто больше, кто меньше, кто с удовольствием, кто сквозь зубы, но говорили все. Никто не отпирался. А Балабанов внимательно слушал и записывал в блокнотик. Он с самого начала решил считать всех этих людей не свидетелями и не подозреваемыми, а действующими лицами, поскольку в сложившихся условиях это было значительно удобней. Теперь же оставалось только разобраться в них и правильно расставить. Таким образом, спустя полчаса, в блокноте Балабанова появился следующий столбик с именами:
Альберт Сергеевич Ковец,
Полина Альбертовна Ковец,
Константин Обухов,
Вадим Щукин.
Далее подведена черта и снова фамилии:
Борис Соломонович Тугаринский,
Вика,
Гарик,
Лена Сычева,
Аркадий Дмитриевич Федосюк.
Снова черта. Потом следовало:
Эльвира,
Роман Джанк
и, наконец, неизвестный из ресторана.
Всего двенадцать имен. Двенадцать участников развернувшейся ночью трагедии. Напротив четвертого имени Балабанов поставил маленький крестик, а напротив последнего – большой вопросительный знак. Вот это было особенно важным, поскольку о подозрительном субъекте, явно следившем за всей компанией, практически ничего не было известно. А тот, кто прячется, по мнению Балабанова, вызывает самые большие подозрения. Таким образом, среди его действующих лиц нарисовался главный подозреваемый.
– Скажите, Полина, – спросил Балабанов, – а вы этого человека, который интересовался вами в ресторане, знаете?
– Нет.
– Что, он даже не представился?
– Кажется, его зовут Павел. Но я точно не помню.
– Вадиму он не понравился, – вставил Ковец. – Вызвал какое-то недовольство своим появлением.
– Вот как? – Балабанов нахмурился. – Щукин что-то говорил о нём?
– Да ничего особенного.
– Угу, – Виктор Андреевич вычеркнул в своем блокнотике слово «неизвестный» и вписал «Павел». Потом подчеркнул и прибавил восклицательный знак.
– Больше вы с этим Павлом не разговаривали? – спросил он у Полины.
– Нет. Только когда я увидела… ну, Вадима, мёртвым уже, он подошёл первым, сказал что-то вроде «Ну и ну» и сразу ушёл.
– Ну хорошо, а скажите, Щукин, он что, любитель выпить?
– Нет, – пожал плечами Ковец, – обычно он очень мало пил. Я не знаю, что на него нашло.
– Да он просто нализался «матрёшек», – объяснил скучающий Обухов, которого не особенно развлекал этот допрос.
– «Матрёшек»? – поинтересовался Балабанов. – Каких «матрёшек»?
