А на сцену снова выполз конферансье, похожий теперь на лягушку Кермита из «Маппет-шоу» и объявил:
– У нас в «Москве», – пауза и доверительный голос, – я, конечно, имею в виду этот ресторан, – пауза и голос по нарастающей, – специально приглашённая звезда, всеми любимая Эльвира!
На этом месте зал должен был бы взорваться аплодисментами, но не взорвался. Лишь Альберт Сергеевич замер, не отрывая глаз от эстрады. А там появилась молодая женщина в чёрном платье с открытыми плечами. Она подошла к микрофону и лучи трёх прожекторов высветили её стройную фигуру… А глаза! Альберт Сергеевич был совершенно уверен в том, что в её печальных тёмных глазах могло отразиться всё Средиземное море… Эльвира отыскала его взглядом, чуть-чуть улыбнулась уголками рта – Ковец точно это заметил и запела.
Когда ссутулившийся Щукин поднялся на одну палубу вверх и оказался на открытой кормовой площадке, вся компания уже деловито располагалась в плетёных креслах у самого бассейна. Тугаринский грохотал у стойки бара с дебильным названием «Матрёшка». Маленькая женщина с наивными глазами по имени Вика молча смотрела на него. Гарик крутился вокруг, увлеченно исполняя роль гарсона. Он быстро и ловко переправлял бокалы со всевозможными напитками Полине и Косте, обсуждавшим что-то с видом заговорщиков. Костя криво улыбался, а Полина, напротив, была совершенно серьёзна.
Всё это Щукин охватил беглым взглядом, без особого удовольствия подходя к сидящим и присматривая место себе. Бассейн, так бассейн.
– Советую попробовать коктейль «матрёшка». Потрясная вещь, – отрекомендовал внезапно появившийся около Вадима Обухов. – В натуре, как авиационное горючее. Включает полный форсаж. Фирма гарантирует.
Вадим как-то странно посмотрел на Обухова и молча двинулся к стойке бара. Бармен – прилизанный малый в белой рубашке с бабочкой – передал два последних бокала Гарику и вопросительно посмотрел на Щукина.
– «Матрёшку», – махнул тот рукой и тяжело навалился на стойку.
Бармен понимающе кивнул и принялся колдовать с какими-то стопочками, мензурочками и прочим своим хозяйством. Щукин с ужасом наблюдал, как одна за другой мелькали бутылки: коньяк – водка – ликёр – опять водка. А потом в руках бармена зловеще блеснул тонкий острый нож. Ловким движением он срезал пробку с бутылки сухого вина и через минуту перед ошалевшим Вадимом стоял высокий бокал с жидкостью весьма подозрительного цвета, обильно пахнущей миндалём. Но больше того – вся эта квинтэссенция алкогольного пристрастия человечества горела синим пламенем.
– Это можно пить? – с сомнением в голосе спросил Вадим.
– Конечно, – невозмутимо заявил бармен. – Кофе будете заказывать?
– Буду.
В какой-то момент коктейль перестал пугать в общем-то непьющего Щукина и в душе его установилось психологическое равновесие. Во всяком случае, так ему показалось. Вадим решительно взялся за бокал и не раздумывая опрокинул добрую половину коктейля.
– Вас считать вместе с остальными? – спросил бармен.
– Нет, – поспешно ответил Щукин, – меня отдельно.
Бармен не стал возражать, а только перевёл взгляд на сидящих в креслах. Ни на секунду при этом не изменяя флегматичного выражения своего лица.
– Господа, кофе кто заказывал? – крикнул он, возя небольшие джезвы в раскалённом песке. – Кофе стынет!
Между тем здесь, на верхней палубе, гулял во всю прекрасный освежающий ветерок, и после удушающего ресторана это казалось райским наслаждением. Тем более, что и людей около бассейна было немного – все, кто ещё не спал на этом теплоходе, наслаждались танцами в ресторане. «Россия» шла довольно бодро, но необозримое пространство вокруг напрочь поглощало это движение. Наоборот, невольно казалось, что она навеки застыла посреди вселенной под крупными сочными звездами, которых не могли затмить даже огни иллюминации, и что никогда больше пассажирам «России» не суждено будет увидеть берега. Впрочем, едва ли эта красивая до безысходности мысль пришла в голову хоть одному человеку в баре «Матрёшка». Здесь всё было проще и жизнерадостнее: ровно, как будто гонимый огромными вентиляторами, дул тёплый ветер и мерцал бирюзовый квадрат бассейна под ногами, притягивая к себе внимание, а где-то за ним продолжалась ещё деревянная палуба, обрывавшаяся затем в мягкую пустоту.
