– А мне с молодыми интересней, – сказала Софья Сергеевна. – У наших ровесниц какие темы? Внуки да болячки. Терпеть этого не могу. У молодых глаза горят. И беспечность молодости, и ее эгоизм – все прекрасно.
Еще раз звякнули чашками за Таню.
– Мы по психологии проходили, – сказала она, безуспешно пытаясь заправить локоны за уши. – В каждом коллективе есть Альфы и Омеги. Вожаки и гонимые. У нас в группе это чувствуется. А здесь – нет. Анна Игоревна, конечно, главная, но она…
– Не Альфа, – кивнула я.
Таня смутилась:
– В том смысле, что вы никого не притесняете.
– А мне попадает за дело, – с готовностью признала Клара.
Пузырьки шампанского щекотали мне нёбо. Может, нужно было промолчать, но я сказала:
– Пока я здесь главная – никаких Омег не будет.
В наступившей тишине все отчетливо услышали возню в углу под стеллажом.
– Мышь! – взвизгнула Клара.
Никитична ринулась в санузел и вернулась почему-то с совком. Как она собиралась применить это орудие – не знаю. Таня ее опередила и, заглянув под стеллаж, с удивлением заметила:
– Это не мышь. Это кошка!
Тут заговорили все разом:
– Как кошка? Откуда у нас кошка? А! Дверь же была распахнута! Проскочила. Холодно бедняге…
Софья Сергеевна запоздало вспомнила, что ей «что-то такое показалось», но она была увлечена обороной библиотеки и не проявила должной бдительности.
Я нагнулась. На меня смотрели два желтых глаза. Не кошка – котенок… Эта мысль породила иллюзию безопасности, и я сунула руку под стеллаж. И тут же отдернула. На кисти бусинками выступила кровь.
Все заохали, подлиза Клара побежала за йодом (который я ненавижу с детства), Никитична, вооружившись рабочими перчатками, извлекла орущую молодую кошку и держала ее передо мной, как подсудимую. А я смотрела на свою оцарапанную руку…
– Вышвырнуть ее, Анна Игоревна?
– Нет, – медленно ответила я. – У меня там колбаса осталась. Пусть поест.
Кошка жадно чавкала над розовым кружком. Мы стояли и смотрели на нее. Маленькая, тощая, серая. Голодная. Злая. Самая обыкновенная…
– А я бы вышвырнула, – сказала Никитична. – Теперь она к нам повадится. Может, она вообще бешеная? Вон как руку вам распахала. А вы ей – колбасу!
– Просто Анна Игоревна ее пожалела, – пискнула Клара.
– Это не жалость, – сказала я.
Но никто не понял…
Апрель 1993 г.
Алексин
Инга Валерьевна сказала:
– Больше так не делай. Хорошо?
Я молча кивнула.
– Алина с тобой разговаривала?
Я снова кивнула, изо всех сил стараясь, чтобы Инга не заметила моих слез.
– А тетя Римма?
– Нет.
Мой голос дрожал. Предатель голос!..
Классная внимательно посмотрела на меня.
– А где ты была все это время? Ведь из дома ты уходила.
– Гуляла, – негнущимся языком ответила я.
Это ее заметно встревожило.
– Дело даже не в том, что ты пропускала уроки. С тобой могло что-нибудь случиться. Ты могла попасть в плохую компанию… К тебе никто не приставал?
Я ответила – нет. Инга посмотрела с сомнением.
– Ты такая скрытная. Не знаю, верить ли тебе. Извини, но теперь я буду за тобой следить. Мамы рядом нет, а школа ответственна…
При этих словах я ее почти возненавидела. Где она была раньше? Почему не заметила – и до сих пор не замечает, – что довело меня до прогулов и блужданий по улицам?!
Голос классной продолжал журчать:
– Ты и так много пропустила, и по неуважительной причине…
Я сжала губы. Молчала. Если бы с тобой сделали такое, ты бы сочла причину уважительной. Давай, воспитывай меня. Говори все положенные слова.
