Туда положил его я. И писал на нем тоже я, даже не стараясь подделать почерк. Откуда Куперу знать, как пишет та, от которой ему нужна лишь скромная сумма, вытребованная методом шантажа? И еще я уверен, что Купера не смутит назначенное место встречи – заброшенное здание на берегу реки. Он и сам любит такие места.
Не знаю точно, для чего было предназначено это строение – может, под какое-то небольшое предприятие, магазин или склад, – но выглядело оно почти достроенным, только окна не застеклены, зато закрыты сколоченными из досок щитами. Щиты как монетки на глазах мертвеца, а сам дом словно монстр Франкенштейна. Его соорудили, но по каким-то неясным причинам так и не удосужились вдохнуть в него жизнь, до этого момента внутри царила одна лишь безраздельная тьма. Но сегодня он узрит яркий свет! Я придам смысл его бездушному существованию, докажу, что дом стоит здесь не зря.
А вот и Купер. Он не крадется, не осторожничает, не боится подвоха – шагает уверенно, самодовольно кривит губы и беззаботно таращится по сторонам, удовлетворяя свое ненасытное любопытство. Возможно, надеется, что встретит свою жертву еще по дороге, и убьет одним выстрелом двух зайцев, ведь тогда ему не придется заходить в пустующее мертвенно-серое здание.
Он останавливается возле закрытой двери, в ожидании топчется на месте – кажется, начинает волноваться. Поэтому оглядывается по сторонам, недовольно морщится и нерешительно тянется к петле для навесного замка. Ручки на двери нет, а ведь нужно за что-то потянуть, чтобы ее открыть.
Дверь поддается неохотно, ржавые петли мучительно скрипят. Купер заходит внутрь, оставляя ее открытой. Страшно? Бойся, мой мальчик! Я выжидаю несколько секунд, когда он пройдет подальше, вглубь, и только тогда отправляюсь следом. Продвигаюсь неслышно, ощущая себя его тенью.
Наружный электрический свет проникает в помещение сквозь широкие щели между досок. Толком ничего не разглядишь, и все-таки его хватает, чтобы сколько-нибудь сориентироваться: обогнуть шаткие балки в проходе, не наступить на строительный мусор, который валяется под ногами, спрятаться за бетонным выступом у противоположной стены. Купера я не вижу, но слышу его неосторожные передвижения – шаркающие шаги, раздраженное бормотание.
Он запинается за что-то, разражается грязной руганью, а потом орет:
– Эй, Филлипс! Ты где? Какого дьявола? Я не в прятки пришел играть! Тащи свою задницу сюда и гони деньги! А то смотри, накину процентов.
Дом отвечает ему гулким эхом, отзвуки напоминают сдавленный смех. Провидение тайно потешается над происходящим: оно-то, в отличие от Швайгмана, знает правила начавшейся игры.
Нет, это вовсе не прятки. Скорее старинные английские салки, когда, чтобы попасть с одной стороны поля на другую – из прошлого в будущее, – приходится пройти через ад.
– Долбаная Филлипс! – психует Купер, останавливаясь посредине квадратного помещения в торце здания, в тупике. В нем только один дверной проем, который сейчас находится у Швайгмана за спиной. Правда, еще есть окно, но оно, как и прочие, заколочено. – Ты слышишь меня? Если ты сейчас же не явишься, я поставлю тебя на счетчик! Время пошло. Тик-так.
– Тик-так, – шелестящим шепотом откликается эхо, включая собственный секундомер. Но я не стану ждать.
Присев над маленькой горкой заранее приготовленных щепок, рассыпанных по полу вдоль дверного проема, с отпечатком подошвы, оставленным почти ровно посередине, щелкаю зажигалкой. Благодаря жидкости для розжига язычок пламени, едва коснувшись ближайшего кусочка дерева, мгновенно разрастается до широкой огненной полосы, охватывает косяк. Он тоже заблаговременно облит жидкостью для розжига.
