Мама с тетей обменялись беспомощными взглядами. Ба забарабанила пальцами по столу.
У еды, наконец, стал появляться вкус. Рагу было весьма недурственным, хотя и слегка переперченным.
– Ма, можно мне молока?
– Сейчас. – Она рассеянно щелкнула пальцами, и бутыль появилась на столе.
– А стакан?
Он незамедлительно звякнул рядом с бутылью.
– Спасибо, мам.
Родительница махнула рукой, не прекращая шушукаться с тетей.
Кажется, жизнь налаживается. Возможно, мне даже не придется никуда сегодня тащиться на ночь глядя, а пятая глава «Прогулок по крышам» не останется недочитанной. А все дело в специфике моего дара (или проклятия – тут как поглядеть). Им нельзя воспользоваться в корыстных целях, не нажиться никак. Вот такая подлянка.
Только помощь родственникам, причем остро нуждающимся. Причем тем, которых я знаю лично. Ну или хотя бы смутно помню.
И что здесь такого, спросите вы?
Уточняю: бескорыстная помощь. К сожалению, ведьмы и альтруистические побуждения – вещи плохо совместимые. Вот и приходится нашему трио выкручиваться. И насколько я знаю бабушку, променада сегодня ночью мне не избежать. Но попытаться же можно?
– Эла, а как звали ту кудрявую хохотушку, с которой ты ходила в младшую школу? Вы еще за одной партой сидели. Неразлучны были, как Сцилла с Харибдой.
– Мама, что за выражение! – возмутилась родительница. – Ты с кем девочку сравниваешь?
– Да, Элеонора, – попеняла тетя, – у ребенка так могут комплексы появиться.
Бабушка пристукнула ладонью по столу:
– Нормальное сравнение! С мысли меня не сбивайте. – Бабушкин инквизиторский взгляд вновь уперся в мою персону. – Так как там эту девочку звали, Эла?
Хэлен Элизабет Уиттберг. В девичестве Найтингейл. Вот как ее звали. И зовут. Я надеюсь. Но давать эту ценную информацию бабушке не стоило ни в коем случае.
– Ну… – Я попыталась изобразить ранний склероз. – Как же ее… прямо на языке вертится… Вроде бы Лайза… Или нет… Сейчас-сейчас, подождите…
Тетя подалась вперед:
– Давай, милая, вспоминай!
Я засунула в рот полную ложку рагу. Уперев задумчивый взгляд в потолок, тщательно прожевала, затем неопределенно похмыкала и наконец выдала:
– Не-а, не помню.
Ба нахмурилась:
– Эла, вспоминай! Хуже будет!
Моррис в качестве драматического аккомпанемента затряс цепями. Мне почему-то отчетливо слышалась мелодия «Боже, храни королеву».
Вот подпевала!
Я сердито зыркнула в его сторону, и он тотчас истаял. Правда, звон не прекратился.
– Будет тебе, Элеонора! – Тетя обошла стол и прижала меня к своему большому мягкому телу. – Отстань от бедного ребенка. Она сейчас сама все вспомнит. Правда, лапочка?
Ой-ой, нашли наивную! А то мы ни разу не развлекались игрой «плохой и хороший инквизитор».
Если бы не набитый рот, я захохотала бы в голос. А так, прикрывшись ладонью, просто издевательски захрюкала.
Тетушка, насупившись, вернулась обратно на свою табуретку.
– Вот как ты воспитала свою дочь, Эсме, – пробурчала она. – Никакого уважения к старшим.
Мама перегнулась через стол и погладила меня по голове:
– Хорошая у меня дочка. Посмотрите, какая славная выросла. Кто ж теперь догадается, что в детстве она была грозой мальчишек. Младшего Вуда, помнится, палкой так отдубасила – неделю в школу стеснялся ходить.
Я аж подпрыгнула на месте. Ложка возмущенно тренькнула в почти пустой тарелке.
– Он первый начал! Порвал Хэлен Найтингейл платье и… – Я осеклась, глядя на подозрительно воодушевленные лица.
