Игра во всё - страница 26

Потом – 10-й класс, выпускной вечер, как у всех, в июне, в разгар светлых приволжских ночей. Танцы и песни. Гуляние до рассвета. Бутылка портвейна человек на пять. Вскоре я уехал в Москву поступать в Щукинское, она поехала в Самару сдавать экзамены в Железнодорожный. Обещали друг другу, что, несмотря на большое расстояние, будем видеться, переписываться, но все это уже не с тем чувством, что было. Затем она вышла замуж, уехала в другой город. И больше не встречались. Сейчас вообще неизвестно, где кто, а может, никто и нигде, хотя не хочется думать о самом печальном.

Впрочем, не совсем конец истории. Я ведь сразу после десятого класса в Щукинское не поступил. Я при поступлении провалился: 22 запятые мои роковые, «пролет» на обычном вступительном сочинении, куда я эти запятые не поставил. И поступил в Куйбышевский институт культуры. И она училась в Куйбышеве. Мы встречались. И у них в институте, и у нас были, понятное дело, многолюдные и веселые танцевальные вечера, на которые пускали только трезвых, а выпивших не пускали. Чуть что заподозрят – и сразу: «Дыхни!» И от ворот поворот. Такие тогда строгости были по отношению к несколько нетрезвым студентам. Но мы все равно с собой портвейн проносили. В плоских стеклянных бутылках, которые всовывали в носки. И проходили. Не слишком сильно, но хотя бы немного выпить все-таки надо. Что же за танцы на трезвую голову? А выпивать негде, поэтому пили в туалете. Не самое приятное «кафе», а что делать?

И вот ты несколько навеселе с девушкой танцуешь, а от нее запах духов, по преимуществу, польских. Кажется, «Быть может». Я потом узнал их историю. Оркестр под управлением Эдди Рознера еще в середине 50-х был в Польше, и начинающая певица Капитолина Лазаренко спела песню, которая называлась «Быть может». Естественно, о любви. Эта песня полякам так понравилась, что они выпустили духи в честь советско-польской дружбы. Духи продавались у нас и были очень доступные: флакон стоил один рубль пятьдесят копеек. Все девушки и женщины пахли «Быть может». За очень маленькие деньги. Приятный и возбуждающий хвойный запах. И такой свежий, как сама твоя юная партнерша. Но, может быть, так пахла не хвоя, а жасмин.

Веселое было время. С удовольствием вспоминаю его. Как летом встречались в Октябрьске и ходили на Волгу. Как пили «Гамзу», болгарское красное сухое вино в толстой плетеной бутылке, как закусывали «Гамзу» плавленым сырком, и это была чудесная закуска, и молодость наша была чудесной. И тогдашняя мода тоже была такой, какой давно нет. Вот эти полуботинки за 21 рубль, носившие гордое название «туфли», с острыми мысами, а если еще подковка на самом конце, то совсем «выше крыши». Вот эти брюки-клеш шириной 45 сантиметров и отделанные снизу по всему раструбу молнией или согнутыми пополам монетами достоинством в одну копейку. Клеш был сначала от колена, а потом от бедра, и я буквально измучил маму, чтобы мне в ателье на заказ сшили такие брюки. И широкий ремень с огромной пряжкой, как у самой модной поп-группы тех лет «Shocking blue», но только от солдатского ремня с тщательно спиленной звездой и до блеска начищенной. Отец, когда с товарищами выпивал, обязательно вспоминал, как они служили во Владивостоке и на танцах толстый ремень с пряжкой был мощным оружием защиты. Они были чужие для местных пацанов. «Саня, – кто-нибудь из друзей говорил отцу, – ты помнишь, что их было человек двадцать, а нас всего двое?» – «Ага, – говорил он. – Спина к спине стояли. Ремень на руку, а на конце – тяжелая пряжка. Ну теперь, фраерки, подходите». Никак нельзя подойти. Тогда еще не стреляли, бились только врукопашную.