– Есть такой вор, Зима. Рысь – на российском общаке сидит. Он меня знает, я в эту кухню строгие лавэ посылаю… Вышел у меня с одним дядей конфликт по хохольским делам, дескать, я на его поляну сунулся. Вообще-то как раз наоборот было, да не в том суть. Я в Москву Зиме звоню: что, мол, не так сделал? Если накосячил, убивайте, если нет, я не банщик из Фрязино. Приезжай, кричит. Еду один, денег с собой бурдюк. Встречают люди, к Зиме везут. Сидит из себя сам. Ты, говорит, на Украине чешешь по пыли, есть недоумение… Открываю гаман. Словами разговариваю: давай в фас, Зима, Катугин столько несет?.. И все. Делай вещи, сказали мне. Потом узнаю – фарт. Катугин на других делах заборзел, и вообще я к Зиме в голодную минуту сунулся… Жил потом, как кот Матроскин. Меня даже смотрящим в Якутию по алмазам хотели пихнуть. Отказался, там долго не живут – очень красивые они, алмазы… А теперь Зиму раскороновали, плетеные дела, и я посыпался.
– Жалеешь?
Виталий пожал плечами, посмотрел на Катю:
– С одной стороны, у меня столько в жизни случалось, что жалеть о чем-то просто неприлично. С другой, у меня в жизни столько НЕ случалось, что жалеть о чем-то совсем неприлично.
Звенела в запятнанном небе дюжеголосая птица.
– Ты убивал?
– Как сказать… вернее, сказать не будем. Лучше спроси, как с женой тем-этим занимаюсь.
– Страшно, наверное, убивать.
Виталий улыбнулся:
– Наверное. Впрочем, человек – производное бога, он должен уметь все… – Посерьезнел. – Сложно на зоне убить, потому что там непременно узнают, кто сделал. А случай расскажу. Один шалый парня придавливал, так парень пришел к тому в киндейку и отверткой сердце испортил. Потом молотком прикоснулся и еще двумя разными предметами. Просто, вроде бы, а Ватсоны четверых сообщников искали. Парня потом удавили, а ведь никто не знал.
– Но ты же знал!
– Я знал.
Немножко справа от пряменькой елочки торчал лысый куст неизвестной породы. Виталию. А особь в розовом халате, тем не менее, в корпус входила – гуляли-то по парку санатория. Высунулось светило, и сонмы бликов составили небо. На переспелом газоне заартачились крупные пятна тени. Из некой молекулы мироздания, наверняка нетрезвой, проистекала благодать.
– Женщина примитивна в принципе: она – обладатель. Обладать миром… Единицы измерения разные: одна мир деньгами меряет, делопутка, другая членами, шлюхи, третья, которая самая, вещами – женщина семьи. Всё – вещи: муж, дети, прочее… Мужик, впрочем, такой же, но лишь в отношении женщины. Он хочет, чтоб вещь, баба, была красивой, чи удобной; женщина же, чтоб мужчина и прочее, были дорогими. Однако мужик еще и даватель. Баба – нет.
Аплодисменты! Венок из… на худой край из полевых цветов. А Катя – нет бы спросить кто она – левой хучком по поджелудочной:
– Расскажешь, которая тебя обидела?
Вы, естественно, поняли, все досталось от Машки. Исходил Виталий, что говорить, в период расставания с любимой нервом. Пылал фразами, потому как кулаком достать не мог, – чуял, так разрушит лазейку. Попил тогда крупно, а на пьяной голове любая мысль силу имеет. Язвить хотелось, высказать в лицо нечто умное, вот и изобретал. И говорил. Глупости, конечно, потому что больно… И поступают ли подобно Кате нравственные люди? Занялось в нервном тике у Виталия веко, но произнес:
– А ты проще остальных, потому что мир твой темный и не знаешь, с чем тебя кушают.
И все равно Катя полезная, не стала смеяться. Даже под руку Виталия не взяла, шла рядом достаточно уверенно.
