В восемь внизу загудел перфоратор — рабочие подтянулись. Мой офис пока единственный, полностью отделанный в этом здании. Несколько комнат, в которых я буду проводить большую часть своего времени. Спокойные тона, большие окна, удобная мебель. За блеском я не гнался, самое главное в офисе — комфорт. Сам торговый центр начнёт работать через месяц, но большая часть площади уже сдана в аренду. Меня радует, сколько работы впереди, работа будет изматывать, выбивая ненужные мысли.
В десять раздался звонок. Я подобрался — подсознательно именно этого момента я ждал все утро. Он поднялся — серый неприметный человек, которому предстоит руководить службой безопасности. Я встречался с ним в Москве и остался доволен. И мой отец его рекомендовал — он уже ушёл из больших игр, но знакомства остались. Чутью отца я доверял.
На стол легли две папки. Обе такие же серые и неприметные, как человек, который их принёс. Они были тонкими — я сам просил просто поверхностно. Пока. Желание, которое зрело во мне многие годы, наконец сформировалось. Произошло это лишь вчера утром, и у Ивана было не много времени.
— Все? — спросил он.
— Если вы будете нужны, я позвоню. Вы довольны своим кабинетом?
— Да, все отлично.
— Тогда чувствуйте себя как дома. У нас впереди подбор персонала.
Иван кивнул, дверь за ним закрылась. Я смотрел на папки. Открывать или выбросить, пока не поздно?
— Брось, — сказал я сам себе. — Ты же хотел этого одиннадцать лет. Себе можно не врать.
Закурил. Снова, чёрт побери. И открыл первую папку. Терентьев Арсений Викторович. Сенька смотрел на меня с фотографии предельно серьёзно, словно понимал, что на первой за много лет встрече оплошать нельзя.
— Здравствуй, — поздоровался я.
Сенька, естественно, промолчал. Я мельком пробежался по строчкам, собрать много за сутки не удалось. Информация общая, уверен: если копнуть поглубже, то вылезет много всего интересного. Не знаю, что я хотел увидеть. Что Сенька пошёл по кривой дорожке, сидит в тюрьме, спился или и вовсе умер? Все у Сеньки хорошо. Баб меняет, как перчатки. Не женат. Фирмой собственной владеет, планирует податься в политику.
Месть — это блюдо, которое лучше подавать холодным. Что ж, моя месть остыла достаточно.
Я закрыл глаза, откинулся на спинку кресла. Внизу стучал молоток — устанавливают звукоизоляцию: слушать ежедневно шум полного людей торгового центра я не намерен. От сигарет горчило во рту. Я снова потянулся к пачке, но сам же себя остановил.
Мне было страшно. Какой она стала, моя Дюймовочка? Я и страшился, и желал этого одновременно. Все эти годы я гнал от себя Катьку. Она проникала ко мне во снах, со временем все реже и реже, теперь я даже вспомнить не мог, правда ли у неё глаза такие золотистые? Я мог гордиться собой — я даже ни разу не попытался разыскать её фото. Сначала от этого ломало. Потом привык. Люди вообще привыкают абсолютно ко всему.
И теперь страшно, и самому от этого смешно. Мне тридцать два года, и чего я только в этой жизни не видел. А теперь боюсь открыть папку. Хорошо, что моих терзаний никто не видит — не по статусу.
Папку я все же открыл. Катька изменилась, оставшись при этом Дюймовочкой. Как это получилось у неё? Черты лица как будто резче стали, глаза глубже. В уголках — первые морщинки. И при этом красивая, ещё красивее, чем была. Волосы тёмные, глаза светлые. Янтарь — я не ошибся. Золотистый. И смотрит так, словно душу вынимает. Это она всегда умела.
