Хочет остановить этого Молоха.
Я же чувствую его терпкое желание. Ведь оно у нас с ним одно на двоих.
Что-то придумал.
— Итак, поскольку Иван Доронин задолжал нашему клиенту Андрею Юрину шестьсот миллионов двести тридцать две тысячи и пятьдесят рублей, — важный тоном адвоката произносит Дэн, — и поскольку в настоящий момент у него нет всей необходимой суммы для покрытия долга, а также возмещения ущерба в виде штрафов и морального ущерба, то мы, адвокаты Медведевы, предлагаем выступить в качестве досудебных арбитров в вашем споре и удержать в качестве залога по сделке дочь Ивана Доронина – Валерию Доронину.
— Что значит в качестве залога? — вдруг выкрикивает наша сладкая девочка, пока Молох выслушивает наше предложение. — А если я не соглашусь?! Как живой человек может быть залогом?! — возмущается наша птичка.
Чирикает, как испуганный воробушек.
Но она просто не понимает, как она увязла. Точнее, как её папаша попал.
— Вы не понимаете суть, — наконец-то подаю голос и я. — Речь не идёт о стандартных судебных разбирательствах. Тогда всё было бы для вас слишком легко, поверьте, — тонко усмехаюсь я. — Речь идёт о жизни и смерти вашего отца. И всё зависит от того, согласитесь ли вы выступить добровольно в качестве живого залога, или нет. Дело ваше. Решать только вам.
— Как это понимать? — дрожит уже капризно её нижняя пухлая губка, которую мне хочется сейчас попробовать на вкус, прикусить… — Моего папу… Убьют? — наконец-то произносит она страшное слово, и её сапфировые прозрачные глаза наполняются хрусталём слёз.
— Можно и так сказать, — уклончиво отвечаю я. — Но суть вы уловили верно. Поэтому последнее слово за вами. И чтобы урегулировать конфликт мирным путём и дать шанс вашему отцу погасить долг, мы готовы удерживать вас в качестве живого залога, но только при вашем добровольном согласии, — тонко улыбаюсь я, — до того момента, как вся сумма будет перечислена на счёт господина Юрина.
— Но у нас нет таких денег! — я вижу, как отчаяние плещется во взгляде моего розовокрылого ангела.
Она уже даже забыла, что стоит в одном сраном полотенце среди толпы разгорячённых мужиков, и оно сползло, обнажив её идеальную бесподобную грудь.
Я смотрю мимо неё.
Блядь.
Это просто невыносимо.
Оставаться бесстрастным адвокатом.
— Тогда я заберу тебя себе, — ухмыляется Молох, который уж точно всё правильно понял, жирный мудак.
И на которого мы работаем.
— Я согласна, — поднимает она подбородок и смотрит прямо мне в глаза. — Я поеду с вами.
Умница, моя сладкая девочка. Ты всё делаешь правильно.
Пока.
И тут я понимаю, что стою и как идиот пялюсь на её голую грудь с заострившимся от холода соском. Ловит мой взгляд и судорожно натягивает полотенце обратно.
— Времени нет, — рявкает мне один из этих самых адвокатов, хватая меня крепко за руку и утягивая за собой.
— Мне больно! — пищу я, но кажется, он меня не слышит, продолжая тащить меня из кабинета, прочь от моего папочки.
Я бросаю последний взгляд на него, я так боюсь, что я больше не увижу его, что я просто бью со всей силы пяткой по колену этого хлыща и, вырвавшись из его цепких рук, бегу обратно, к моему отцу.
Я должна хотя бы попрощаться с ним.
Потому что у меня ужасное, просто очень страшное предчувствие.
Я бросаюсь к нему на грудь, пока горилла рядом с ним стоит, не зная, что со мной делать, а я крепко обнимаю своего папочку.
