- Личное это у него, - проскрипел Маниз, проследив за взглядом. – Но ты, дорогой, прав. Если бы нормальными торгами занимался, - слова бы не сказал. А так… Блядство это, да на моей земле. Что думаешь, Морок, а? Тебе ведь он в последнее время тоже, кажется, дорогу переходит? Наркоту по твоим перевозочным каналам пустил и стволы? Да, да, дорой, не думай, что Маниз сидит себе у океана и ничего не видит. Уши и глаза, - они везде быть должны, даже если на первый взгляд тебя это и не касается.
- Я своих нашел, - Морок напрягся и снова занял ленивую позу. – Не Альбинос это у меня под носом товар возит. Егорка Шлык, сопляк, решил, что он бессмертный, - он и на Дикого пути нацелился, через них тоже пару партий перекинул со стволами. А наркоту через мои баржи Гришка Берег сплавлял. Обнаглело соплячье, вкрай. Думают, тут все так просто и нахрапом взять можно. Не понимают, что мы таких на раз в асфальт закатываем. Думают, дороги все открыты.
- А говоришь, - не Альбинос, - Маниз затянулся кальяном. – Не знал разве, что сыновья это его? И это уже – не пацанва глупая зарывается, а Альбинос нам войну объявляет.
- Да, ну –какие сыновья, Маниз? Детдомовские они, рвань уличная. Наглая, цепкая и краев не чувствующая. Я пока присмотреться к ним решил, - посмотрю, что еще догадаются выкинуть. А так… Какая там война… Дурачье раскладов просто не понимает!
- А вот ничего ты и не знаешь, дорогой, - по-кошачьи улыбнулся Маниз. – Сам еще слишком молод. Говорю же, - уши и глаза везде быть должны, особенно – в чужой тарелке. Больше, чем в своей. Ты что же, - метода воспитания Альбиноса не знаешь?
Я только хмыкнул, глядя в удивленные глаза Морока. Сам-то давно уже понял, - про врага надо знать все. Даже то, чего он сам пока о себе не знает.
- Их матери были любовницами Альбиноса, - Маниз говорит медленно, тягуче выдыхая дым. – А потом, - бац, - и вдруг исчезли. А пацанов в детдом подкинули.
- Да ну на хрен, - Морок покачал головой, как будто ему тут Маниз, как Шахерезада, сказки травит.
- Да если бы на хрен, дорогой, - усмехнулся Маниз. – Альбинос считает, что выживать должен только сильнейший. Вот и отправляет своих сыновей в собачьи условия. Выживет там, - значит, - достоин, чтобы в дело после взять. А сдохнет, - так слабак значит, и на хер не нужен. Эти двое вот выжили, - а сколько их вообще было, даже я не знаю. И теперь Альбинос их вернул себе. И в дело потихоньку впускает. Выгодно ему это – никто и не догадается, пока он сам их руками потихоньку власть и возможности отжимать будет. Как и ты, все будут думать, что пацанва зеленая.
- Он что – вообще не человек? – Морок залпом опустошил стакан. – Такую школу жизни врагу не устраивают!
- Как знать, дорогой, как знать… Я вот смотрю на своего Арея, и вижу, - балованный он вырос, слабый. И все мамаша его меня умоляла, - помягче будь, сыночек все-таки! Все бабьими своими слезами его обласкивала и за него прощение передо мной вымаливала. А что выросло? На что он способен? Только трахать все, что движется и бабки из меня тащить. Может, в чем-то и прав Альбинос. Баб родивших, - сразу на хрен в землю, а сына – на улицу, чтобы выживать учился. А то иначе две обузы на себя повесишь, - а они тебя еще и к земле притянут.
Два сына и дочка, - я снова сжимаю стакан в руке. О которой, кроме меня, похоже, еще никто не знает. Карина Жарская, одна из многочисленных любовниц Альбиноса. И тоже без вести пропавшая. И не знал бы, если бы не нашел ее мать. Которая, в свою очередь, нашла собственную внучку в детдоме.
