Зрелище и впрямь было потрясающее.
Панорама ночного города – небо, бегающие или неподвижные огоньки, шум моря, едва различимый, глухой, но явный для жителей побережья, которые привыкли к нему с рождения. Вдалеке, где был расположен гарнизон, можно было разглядеть взлетающие самолеты. Шум автомобилей сюда почти не достигал.
– Как здорово! – восхищенно сказала Алька и повернула к Толику лицо, на котором лежали черные тени и золотистые отблески огней. Он кивнул.
– Сверху даже родной город кажется чужим и незнакомым, – произнес он тихо.
Здесь, наверху, было куда холоднее, чем на земле. Ледяной ветер свистел в ушах и обволакивал непокрытую голову со всех сторон. Алька невольно передернула плечами.
– Холодно? – с сочувствием спросил Толик. – Иди сюда.
Его куртка была расстегнута. Он прикрыл девочку, обняв ее сзади за плечи. Сопротивляться было поздно, да и бессмысленно – он вроде бы не собирался делать ничего плохого, просто укутал ее от холода, и если она вдруг начнет вырываться, он еще решит, что она ненормальная.
К тому же, с ним было так хорошо, тепло и уютно!
Она подняла к нему лицо, но увидеть не смогла – она сзади, зато так он лучше его услышит.
– Ты сказал про родной город. Ты тоже здесь родился?
– Да. Но потом мои родители разошлись, мама со мной уехала в Новороссийск, а папа остался.
– И что теперь? – заинтересовалась Алька.
Ее волосы чарующе блестели, глаза и губы – тоже.
– Много будешь знать – скоро состаришься. В каком классе ты учишься? – Он был хозяином положения.
– С чего ты взял?..
– По взгляду можно безошибочно определить возраст, – засмеялся он. – Впрочем, иногда школьницы умело притворяются взрослыми. Но я готов поклясться, что ты учишься в школе. В десятом классе…
– В одиннадцатом, – поправила она, досадуя на свои проклятые манеры и неумение любезничать. Она привыкла грубить всем подряд, всем лицам мужского пола, кроме отца, брата и тренера. А Толику ей грубить совсем не хотелось. Вдруг он обидится?
Неожиданно она испугалась и отстранилась от него. Просто молчание слишком затянулось, и она очень остро ощутила, как близко этот парень. Недопустимо близко. Пусть он ничего не делает, все равно, кто знает, что у него на уме.
– Давай вернемся, – попросила она тихо.
Он согласился, не скрывая своего удивления. “Ну и пусть! – подумала она. – Мне же будет лучше!”
Во всех трех комнатах Замятинской квартиры свет был погашен, только в зале, где собрались танцующие, мигала самодельная цветомузыка, но при ее слабом свете только стоя лицом к лицу можно было узнать знакомого человека.
Алька прокралась вдоль стен и спряталась в спальне самого хозяина. Ей это было безразлично. Она должна была побыть немного одна и согласовать друг с другом мысли и чувства. В комнате было темно, но она нащупала возле окна стул и опустилась на него почти без сил.
В себе она сомневаться не могла – бесспорно, Толик ей нравился, и она с удовольствием еще раз убежала бы с ним на крышу, если бы… Да, если бы она была уверена, что он не смеется. Насмешки она боялась даже больше, чем прямого оскорбления или одиночества. Толик такой симпатичный, а за столом сидели, помимо Альки, такие хорошенькие девушки, одна другой лучше, и игриво улыбались… Улыбаться мальчикам Алька не умела, да и не хотела. Нет, смеяться над собой она никогда и никому не позволит.
Ну почему, почему она не худеет от тренировок? Хотя, даже похудев, невозможно сразу стать женственной. Нужно учиться медленно и плавно ходить (с ума сойти, какая это мука!) и вообще, измениться полностью, с головы до ног… Выбросить из лексикона жаргонные словечки, такие иногда меткие, отучиться ехидничать, да усвоить всякие эти взгляды искоса и милые улыбочки…
