Опохмелка прибавляет Толяну наглости. Стакана ему мало. Людмила кричит еще злее, а он сидит, как истукан, и требует повторения. Вчерашние опивки кончились, и теперь Людмиле надо идти в потайное место, но она боится, как бы этот придурок не увязался за ней. Концерт продолжается. Слушать целое утро, как разоряется сестра, и нюхать вонь от порток забулдыги Настя не намерена, она идет к себе, берет бутылку, приготовленную для ресторана, и, показав ее Толяну, выносит на улицу. Поставив бутылку на мостки возле крыльца, Настя возвращается к двери.
– Хитрая, стерва.
– А ты как думал, – говорит Настя и, выждав, когда Толян переступит порог, торопливо запирается на крючок.
Уставшая Людмила садится у окна и снова ждет Верку.
– Шла бы спать.
– Не хочу. Дернуло меня поехать за этой путевкой. И не достала, и девку прозевала.
– Придет, никуда не денется.
– Кто знает.
Людмила вытирает занавеской глаза и переходит к другому окну. Настя смотрит на неубранный стол, к тому же еще этот запах от порога… Она греет воду и принимается за уборку.
Людмила молча выходит на улицу и садится на лавочку под окнами.
Приготовив завтрак, Настя выходит позвать сестру, но Людмила отказывается. Сидит, кивает головой своим мрачным думам, совсем как старуха.
Оставлять сестру в таком состоянии одну тяжело, но и помочь ей нечем. Где искать Верку, Настя не знает, да и знала бы – за волосы не притащишь, а уговорить не сумеешь. И все равно уходит на работу с чувством вины, поэтому, когда ее зовут к телефону, она уверена, что звонит сестра, и бежит, ожидая самого худшего, оттого и не сразу узнает голос Светки.
– Спасибо, Надежда, у меня все нормально.
– Значит, скоро переезжаешь?
– Это длинный разговор, я по другому вопросу звоню. Тебе дубленка нужна?
– Какая дубленка?
– Импортная. Знакомая для меня достала, а моя попа для нее широковата.
– Монгольская?
– За кого ты меня принимаешь? Французская. Госцена семьсот шестьдесят.
Настя не знает, наскребет ли денег, но, если придется зимовать в Качинске, тогда…
– Она еще раздумывает, – наседает Светка. – Бери гаманок и ко мне, пока не перехватили.
У Насти не рассчитан один столик. Она просит напарницу – услуга не обременительная. Еще бы такси взять. Но попробуй поймай, когда на весь город три с половиной машины, из которых две в ремонте.
На автобусной остановке она без особой надежды машет «жигуленку». И тот останавливается. По дороге Настя сочиняет трогательную историю, просит, чтобы шофер не уезжал, обещает управиться за три минуты.
А из растворенного окна рвется на улицу «удалой Хазбулат», и мужской голос заметно выделяется из женских. Принесла кого-то нелегкая.
Людмила сидит в обнимку с дочерью, по другую руку – новоявленный жених, даже Зойка с парнем. Один Толян потерялся. Спелась родня. Помирились. Ну и слава богу, а вернее, черт с ними.
У нее не набирается и шестисот рублей. Надо было не в сумочке бутылки на работу носить, а в бауле. Теперь уже дубленку хочется позарез. У сестры просить бесполезно, при людях она не даст. Можно перехватить у Светки. Или… Или продать той же Светке сережки, подаренные Николаем Николаевичем.
Настя протягивает водителю пятерку. Мужчина качает головой, грубит, чтобы скрыть смущение.
– В большом городе шоферы не стесняются брать деньги и у красивых женщин.
– Мы, слава богу, в маленьком живем.
– Тогда спасибо вам огромное.
Дубленка словно специально на нее скроена! Светка с подругой пьют шампанское. Еще на пороге она предупредила Настю, что о дне рождения при посторонних вспоминать нежелательно. Махровый халат ее полнит, и вообще она сегодня совсем другая. Но смотрит весело. Значит, дубленка – нечто вроде благодарности за помощь. Сгодились и сережки. Сделку надо обмыть. Жалко, что Насте надо возвращаться на работу.
