А так всё шло нормально. И даже эти, равно как и другие, шутки русского вносили какой-то определённый шарм в их отношения. А УЖ ЖИЗНЬ Марсель стала совершенно другой. Утром ей стало интересно просыпаться. Русский всё чаще стал появляться у неё дома. Вначале она терялась и пыталась объяснить, что существует телефон. Что нужно определить, когда он придёт: то есть или на завтрак (второй), или на чай, или на полный ужин. Потом поняла – это бесполезно. Восприятию приличных условностей русский не поддавался. Он приходил, когда придётся. Неожиданно просил кусок колбасы. Или чаю.
Или сыру. Конечно, Марсель все эти просьбы удовлетворяла, не успевая удивляться варварской непосредственности «этого русского». Чего стоит, например, история с её постоянной уборщицей. Русский вдруг взял манеру хлопать её по попе. А она – из Индии. И замужем. То есть для неё это была катастрофа огромного значения. И Марсель значительного труда стоило уговорить и убедить девушку в том, что у русских это традиционный, национальный обычай. У них, мол, похлопывание дамы по попе – как у французов поцелуи при встрече и расставаниях. В этом ничего, мол, нет. Национальные обычаи. Да, немного варварские. Но и сама страна, ты посмотри, говорила Марсель, она-то ещё где-то в каменном веке. Ей ещё до Индии развиваться и развиваться. И сама Марсель была довольна своими дипломатическими успехами донельзя. И индийская фам де менаж[5] успокаивалась и уже как-то даже игриво посматривала на русского. Что с него взять. Из такой отсталой страны приехал. И ей становилось приятно за свою Индию. Со священными коровами, обезьянами, Тадж-Махалом, слонами и атомными бомбами.
Постепенно они – русский и Марсель – сдружились. Дома, у Марсельки, даже сложился некий ритуал. Во-первых – футбол. Смотрели оба, и русский, как это в их обычаях, своих чувств не сдерживал. Кричал. Вскакивал. Хлопал Марсель по спине. И она, тоже любительница футбола, начинала потихоньку ойкать, охать и понукать свою поникшую команду: «Вази», мол, «вази». Да: «Вит-вит!»[6]
Конечно, не обходилось без бокала. Ну какой же вечер без красного, наполненного солнцем долины Луары бургундского. Иногда, когда вечером забегал русский, образовывался и другой ритуал.
Марсель так вопросительно-задумчиво на русского глядела. Он, сидя в кресле, важно кивал головой. И появлялись тонкие пахитоски, серебряные, старинной работы пепельницы. И, конечно, бокалы бургундского. И свечи. Русский научил её некоторым выражениям их дикого языка. «Кайф» – вот это что! Так она и говорила супруге русского: «Ах, голубушка, вчера я от вашего супруга такой кайф получила».
И не понимала, что в этом смешного. А во дворе все понимали иначе. Всё-таки менталитет. Вот в этой связи и появилась однажды у Марсель её родная сестра, которая годами с ней не встречалась.
«Ты что это выдумала», – ринулась в атаку сестра. Она, как рассказывала Марсель, всегда отличалась некой агрессивностью. «Что это мне во дворе рассказывают. На старости лет. Позор! Да как ты можешь. Что бы сказал твой покойный муж. Какой-то русский! Да кто он такой? Что он возомнил? Что ему надо? Впрочем, что ему надо, я отлично представляю. Но ты-то! Хороша, нечего сказать. Не слышишь, с палкой, хромая. А туда же. Поздравляю, ну просто поздравляю!»
Марсель от изумления лишилась речи.
– Погоди, погоди. При чём здесь русский? И что ты вообще имеешь в виду? Да, он гуляет с моей собакой. Да, мы смотрим футбол. Ну и что?
