Жюль поднес было стакан к усам. При последних словах Анаизы он стакан поставил обратно на стол и ничего ни говоря, уставился на кабатчицу.
– Чудовище? – спросил он шопотом.
– Да, кто то говорил… не помню кто… Кто то проходил здесь и сказал. Пол лица человечье, пол лица рыло. Вроде как у свиньи рыло.
«Ну! Правда?.. Вот здорово!.. Это очень здорово, чорт возьми!.. Про таких уродов слыхали уже… Даже рассказывают, с копытами родятся, и хвостатые. Иной раз – шерсть. И шерсть и хвост»…
– А, ты это не врешь, Анаиза? – уставился Жюль на кабатчицу.
– Сама я не видела, – невинно опустив глаза, ответила Анаиза, – но кто то здесь рассказывал.
Кто мог рассказывать? – спросил себя Жюль. Соседки? Ну, значит, и налгали. Соседки всегда лгут. И Анаиза лжет. Ну хорошо, это, однако, можно и проверить.
Это не то, что другое что-нибудь!.. Другое – сказать скажут, а правда ли, ложь ли, никогда и не узнаешь. Тут узнать можно. Домой пошел – и узнал. Только и всего. Тут можно.
– Где моя дочка? – задумчиво прогудел вдруг Жако. – Раньше она в Нанси с офицерами шлялась… Известно, – заразилась, в больницу легла. А Гастон тоже: как военную службу окончил, поступил на железную дорогу и седьмой год я от него писем не вижу…
– Да что писать то! – дразнит старика Анаиза.
– Э! Кабы у его отца заводы были, как у графа де-Бюржа, или ферма богатая, вот тогда бы Гастон написал, – с грустью говорил могильщик. – И приехал бы к отцу. А могильщик зачем?., Налейка-ка, Анаиза!.. Могилу ему и там выроют.
– Могила что? Могила есть везде, – объяснил Жюль.
– Такой товар, что везде найдешь, – согласился Жако.
– Где угодно.
– Есть земля, есть и могила.
Жюль подумал и потом сказал:
– Уж если земля есть, то есть и могила.
– Земля, да заступ, – вот и готово.
– А ты что думал? Могила?.. В земле вырыл, вот она и могила.
– Уж не иначе, – прогудел Жако. – Это всегда так. Там что другое может и не так, а тут дело верное.
Жюль отхлебнул абсента.
– А то как же!.. Вот говорят: то, се… а я свое знаю, и меня не обманешь. Я без ошибки.
– Зачем ошибка? – Жако насыпал в трубку табаку и закурил. – Ошибки не надо.
– Потому, я понимаю дело! – почему то начиная раздражаться вскрикнул Жюль. – У меня, у самого, смекалка есть!
– А что если про могилу сказать, так она есть везде.
– Могила, – она не то что… Могила… она – могила… Могила, и больше ничего!
Ну, это поймет всякий: так, вот, сразу, вопроса не исчерпаешь. Но кое-что все таки было проанализировано и разъяснено довольно детально. И не мало еще света пролили бы на дело собеседники, если бы не впуталась Анаиза.
– Господа! Какой абсент по вашему лучше: шомонский или лангрский?
Жако вынул изо рта трубку и с недовольным видом посмотрел на кабатчицу.
– Лангрский. Куда ж ему? Шомонский, по моему, лучше.
– А многие говорят, что никакой разницы нет, одинаковы.
– Какая же там разница? все равно, и от лангрского пьянеешь, и от шомонского, – согласился Жюль.
– Вот только что шомонский как будто чуточку темнее, сказала Анаиза.
– Нисколько не темнее!.. Темнее? Выдумали!
Всякие свинства люди выдумывают: лангрский абсент, шомонский; темнее, светлее, – чорт знает что! Почему темнее? Ничего не разберут, а лезут.
– Никогда не может лангрский абсент против шомонского! – вскрикнул Жюль! И лицо его выразило злобную обиду. – Лангрский!.. Понимают они! Я бы им показал «лангрский»… Дураки!..
– А если темнее, то разве лучше? – спросил Жако.
